— Пекка! Пекка, проснись!

Собрав последние силы, она пинает брата в бок, и тот открывает глаза. Вскакивает, взъерошенный спросонья и испуганный. Тоже кашляет, глотнув дыма, стягивает с себя рубаху, завязывает вокруг рта и носа. Он действует быстро, будто всегда знал, как нужно выбираться из горящего дома: вышибает дверь ногой, выбрасывает за порог валенки, заворачивает Анники в две шубы и, взяв ее в охапку, выскакивает в морозную ночь. У нее кружится голова — не то от дыма, не то, наоборот, от свежего воздуха.

Снег во дворе искрится. Отсветы пламени пляшут на сугробах, и кажется, что это всё самоцветы да жемчуга, а на крыше их родной избы ярится, рассыпая драгоценную чешую, огненный змей.

Пекка сажает Анники у забора, снова убегает. Анники кулем валится в сугроб и так лежит, глядя на пламя. Волны жара обдают ее лицо. Дом превратился в майский костер, такой огромный, что даже боги смогут погреть о него руки. Искры летят к самым звездам, звезды танцуют с ними в черном небе, жгут Анники глаза, и из них катятся слезы.

Прибегает Пекка, в одних портках, зато в валенках.

— Давай тоже обувайся, — говорит он и делает все сам. Потом снимает с Анники одну из двух шуб и накидывает на свои острые, все в саже и ожогах плечи. — Вставай, уходить надо.

— А мама?..

— Все, Анни, уходим.

Пекка тянет ее в лес, и Анники, путаясь в полах материной шубы, неловко перебирает ногами.

— Не оглядывайся, — твердит ей брат, — не оглядывайся.

Но когда сонный лес скрывает их в своей тени, Анники все-таки оглядывается.

Вдалеке на пригорке стоят люди. В отсветах пламени хорошо видно, что собралась почти вся деревня. Даже дети. Анники кажется, среди них есть и Дюргий — вон он, жмется к ноге крупного мужчины. В руках у того высоко над головой — факел. Факелов больше десятка, они пылают, как диковинные красные цветы.

— Халтиатуи! — слышен хриплый вой. — Халтиатуи!

Им вторит гудящий огненный змей, пожирая стены родного дома.

Аня открыла глаза, задыхаясь в жаркой, круто натопленной спальне, под пуховым одеялом. В окна заглядывало серое промозглое утро. Трещали поленья в камине, завывало в дымоходе. Она села в постели, еще не до конца понимая, где находится. Сон был таким ярким, что отсветы рыжего пламени до сих пор плясали перед глазами. Голова раскалывалась от духоты. Аня подошла к окну, дернула створку — та не поддалась. Точно, у Боруха тоже ничего не получилось.

После душной спальни прохладная вода из-под крана показалась спасением. Аня наскоро освежилась, размышляя о том, как в замке греют воду. Наверное, внизу есть какой-то котел, который нужно растапливать.

После ссоры с Максом она спряталась в своей спальне и не выходила несколько дней. Ингрид приносила завтрак, обед и ужин, меняла простыни, вытирала пыль. Эта ночь была холодной, и Ингрид заглянула ранним утром, чтобы развести огонь в камине. Но больше к Ане никто не входил.

Каждый раз, когда раздавался стук в дверь и поворачивалась ручка, Аня замирала, сама не зная, чего ждет. Кого ждет. Ингрид ступала по коридору неслышно, словно тень, будто и не шла, а просто возникала за дверью из воздуха. Появление Макса всегда сопровождали гулкие шаги, он приближался как грозовая туча. Но его шагов Аня не слышала уже несколько дней. Совсем. Может быть, он уехал из замка? Она пыталась спросить у Ингрид, но та словно не понимала — или делала вид, что не понимает.

Аня наскоро оделась и впервые с того злополучного обеда ступила за порог комнаты. Замок казался пустым: на своем пути Аня не встретила никого, кроме молчаливой прислуги. Возможно, во дворе повезет больше, подумала она, спускаясь по широкой парадной лестнице.

Как только она вышла на воздух, сырость пробралась под одежду, достала до самых костей. Аня поежилась. Каменная лестница и перила блестели от влаги: ночной дождь к утру превратился в водяную взвесь, повис холодным туманом, от которого хотелось сбежать обратно в тепло. Но Аня только плотнее запахнула шерстяную накидку. Она во что бы то ни стало хотела отыскать Макса.

Аня прошлась по дорожкам — мимо пустой игровой площадки, мимо фонтанов и подстриженных фигурных кустов. Мокрые скамейки тоже были пусты, если не считать одинокого ворона. Ворон блеснул на Аню черным глазом, тяжело оттолкнулся от скамьи и, взлетев, устремился в сторону сада.

— Отличная мысль, — сказала сама себе Аня и последовала за вороном. В той части двора она еще не была.

Сад прятался за высокой живой изгородью, по-осеннему пестрой и пропускающей свет. Сквозь прорехи Аня увидела, что внутри оживленно. Несколько девочек собирали урожай яблок. Одни, взобравшись на деревья по приставным лестницам, тянулись к самым крупным и чистым плодам, другие держали эти лестницы и подставляли плетеные корзины. Девочки пели, развлекая себя: высокие детские голоса обволакивал особенно красивый глубокий альт одной из воспитанниц.