Аня вошла в сад. Уже увядающий, но оттого особенно прекрасный, он обнял ее запахами прелой листвы, влажной земли, поздних роз и сладким яблочным духом. Из высоких розовых кустов вышла навстречу и застыла на дорожке Катарина Крюгер. На ней было глухое шерстяное платье и плотные садовые перчатки, в руках — охапка темно-красных роз и секатор.

— Катарина! — Аня пошла ей навстречу. Она не знала, поймет ли ее Катарина, но попробовать стоило. — Макс, герр Нойманн… Вы не знаете, где он? Мне нужно с ним поговорить.

Катарина отступила на шаг, и ее красивое, тонкой лепки лицо застыло, как у статуи.

— Er ging [1], — ответила, поджав губы. Казалось, она прекрасно поняла, о чем спросила Аня, но помогать ей понять ответ не собиралась.

Повисло неловкое молчание. Катарина прижимала к себе букет, будто ребенка, завернутого в одеяла.

— Красивые розы, — кивнула Аня на цветы. — Вам они очень идут. А я люблю такие.

Среди жухлой травы тянулась желтая стрелка рапса. Аня сорвала ее и показала Катарине. Наверное, для замкового сада это был просто сорняк, невесть как залетевший сюда семечком с диких полей. Но Ане он передавал теплую весть с родной земли.

На это Катарина ничего не ответила. Обдав горьковатым ароматом поздних роз, она пролетела мимо Ани и скрылась за живой изгородью сада. Несколько лепестков сорвалось и осыпалось на дорожку следом за ней. Аня проводила ее недоуменным взглядом. Жгучий холод, который шел от Катарины, ощущался почти физически, протяни руку — и обожжет. Аня могла поклясться: помощница Макса ее ненавидит.

Девочки на деревьях заметили ее и стали махать. Аня помахала им в ответ. Чтобы развеять мрачные мысли, она пошла в сторону яблонь по узкой тропе, выложенной мшистыми и скользкими камнями.

Самые младшие побежали Ане навстречу и окружили веселой шумной стайкой. Заглядывая ей в глаза и смеясь, они говорили все разом, наперебой, протягивали яблоки. Аня ничего не понимала, но взяла одно яблоко у самой маленькой беловолосой девочки. Обтерла о юбку, откусила от розового бочка. Сладко-кислый сок побежал по рукам, Аня рассмеялась, и девочка, взвизгнув от удовольствия, потянула ее под деревья.

Здесь, разложив на пледе горстку камешков, сидела, поджав под себя ноги, девочка-подросток.

— Das ist Dahlie, — сказала беловолосая. — Sie spricht mit Runen [2].

Услышав свое имя, девочка под яблонями кивнула и поманила Аню. Аня села на край пледа напротив нее.

— Далия? — переспросила. — А я Аня. — Она указала на себя.

Далия кивнула и взяла Аню за руку. Тонкие бледные пальцы на удивление цепко обхватили запястье. Аня не успела ничего сказать или сделать — глаза Далии закатились, челюсть отвисла. Слепо пошарив в пустоте над камешками, Далия ловко подцепила сперва один, потом второй и третий. Другие девочки замерли позади, будто стерегли, чтобы гостья не убежала. Аня чувствовала их яблочное, сладкое дыхание над головой.

Далия выложила три камешка в ряд, на каждом — тонко прорезанные значки. Первый был изломан, как разрушенный мост. Второй напоминал женщину с большим торчащим вперед животом. Последний — знак бесконечности. Аня уже видела подобные символы раньше. В галерее, вокруг мозаики на полу. На гербе, который встречался в замке повсюду. А еще — в детстве, неподалеку от родной деревни.

Большой камень лежал в озере, вдалеке от берега. Как-то летом Пекка и Дюргий поплыли к нему на лодке и взяли маленькую Анники с собой. Мальчишки гребли по очереди. Доплыв, они выбрались на его темечко погреться. Снизу камень был темный и мокрый, мохнатый от водорослей. Сверху — сухой и белый, как кость. Символы на нем, похожие на буквы, были едва заметны — мальчишки и не увидели даже. Только когда Анники попыталась прочесть надпись вслух, Пекка ее отругал: мало ли какое там колдовство! Анники расстроилась, так что вечером перед сном Пекка сочинил для нее сказку про злого великана-волшебника, чьи проклятия были настолько тяжелыми, что падали на землю огромными камнями.

Она совсем забыла о том случае, но сейчас вдруг вспомнила.

Далия открыла рот и заговорила. Ее голос, похожий на птичий клекот, вырывался с хрипом. Узнать в этом человеческую речь, пусть и чужую, было почти невозможно. Аня не понимала ни слов Далии, ни символов, но точно знала, что происходит. Старухи-знахарки из ее деревни гадали так же — на всем, что попадется, и всем, кто попросит.

Макс сказал, среди детей нет никого с даром. Но если бы Хильма увидела сейчас Далию, она бы наставила на нее свой крючковатый палец, как когда-то на Аню, и завопила: «Одержимая! Ведьма!» Далия и впрямь выглядела как халтиатуи — одержимая своим духом. Неужели это всего лишь притворство? Аня надеялась, что Далия просто ее разыгрывает.

Вот она стихла и низко опустила голову, дыша устало и с хрипом. Потом глубоко вдохнула, моргнула, словно пробудившись. Отпустила Анину руку.

Аня поняла, что сидит, открыв рот. Она поспешно его захлопнула и нервно рассмеялась, растирая запястье: хватка у Далии оказалась почти как у больничных ремней. Девочки, которые слушали гадание, в отличие от Ани, наверняка все поняли. Они загудели вразнобой. Кажется, рослая девица была недовольна тем, что узнала, но остальные с ней спорили.

Другая девочка, та, которая красиво пела, наклонилась к Ане и, словно поздравляя, вдруг чмокнула ее в щеку. Аня удивленно рассмеялась.