— Юрята, ты мешаешь князю слово молвить, — строго произнесла Дуня, побуждая его обернуться.

— Все потом, — шикнула она на Оболенскую, — потом возьмешь и выйдешь за этого олуха замуж.

— Я? — задохнулась Еленка. — За него?! — вновь налилась она дурниной. — Зачем?

— Чтобы всю жизнь припоминать и мучать, — еле сдерживая смех, ответила Евдокия.

— Я его изничтожу, — прошипела Оболенская.

— Всё потом, — в очередной раз пихнула она боярышню, — а сейчас мило улыбнись князю и народу.

— Надо мной все смеются, — дрожа от негодования, срывающимся голосом пожаловалась Еленка.

— И ты посмейся!

— Ты не понимаешь, — застонала она.

— Всё потом! — шикнула на неё Дуня и обе девушки уважительно посмотрели на подошедшего князя.

— Боярышня Елена, боярышня Евдокия, — с вежеством обратился он к ним, — я рад, что вы гостите у меня. Повеселили от души.

Дунина улыбка увяла, а Еленкина застыла : комплимент у князя вышел так себе. Ему бы помолчать, но Юрия Васильевича распирало от новостей:

— Весь город судачит о твоей решительности и многие хотят повторить твой успех, — князь посмотрел на Оболенскую, и та неуверенно улыбнулась. — Летучую ладейку я восстановил, — с довольством продолжил говорить князь, смотря теперь на Дуню, — и приглашаю проверить, как она вновь пойдет по льду.

Еленка отпрянула и если бы ее позади не поддержали женки, то кулем опала бы. Евдокия хотела сказать, что рада оказанной чести, но язык не повернулся. И все же она изобразила радость, хотя не могла отделаться от чувства, что видит перед собою не Юрия Васильевича, а его брата, хозяйственного Ивана Васильевича. Тот тоже умеет обращать чужую собственность в как бы свои дары, причем оставляя за собой право пользоваться ими. Вот и буераком он уже распоряжается, как своим.

Но делать нечего, все радостно загалдели, засобирались и поспешили к реке. Оболенская начала высказывать Дуне за Юряту, что, мол, это она подговорила своего сопровождающего вручить при всех косу и вообще, как он посмел!

— Да я сама в шоке! — отбивалась от неё Дуня. — И если на то пошло, то он больше твой, чем мой. За тобой ходит, наплевав на меня.

Мамки Оболенской согласно закивали и начали приводить примеры интереса Гусева. Еленка слушала, удивлялась и успокаивалась.

— Так он не со зла, а по недоумию? — заинтересованно глядя на переживающего Юряту, сделала вывод она.

— В точку, — облегченно ответила Дуня. — Ты поедешь на речку? Может, тут останешься?

— Поеду! Народ хочет меня видеть, — приосанилась Еленка.

— А, ну да, конечно.

Они разошлись, уводя за собой своих людей. Оболенская первая выехала со двора, за ней приготовилась выезжать Дуня. Она немного задержалась из-за замешкавшегося брата, но кто-то перекрыл дорогу.

— А ну отступи! — грозно крикнул выехавший вперед Гришаня. — Дай дорогу!

— Я тебе отступлю, стервец! — раздался родной сердитый голос. — А ну, вертай взад! И зови нашу козу-стрекозу!

— Деда? Деда! — сорвалась Дуня, и выпрыгнув из саней, побежала навстречу. — Ты как тут? Ой, мама? Что случилось? Почему вы тут?

Подбежавший Ванюшка чин чином раскланялся с дедом и матушкой, позволил себя поцеловать и быстро отступил, опасаясь, что кто-то из местных пацанов увидит, как его слюнявили. Ему сейчас больше всего на свете хотелось следовать за князем, но жизнь не справедлива. Поэтому он на всякий случай опустил голову и выставил сестру вперёд.

— Вот приехал узнать, что у тебя тут случилось? — сурово сдвинув брови, сообщил Еремей Профыч.

— Деда… — непонимающе протянула Дуня.

— Приезжаю, а в городе безлюдье! Ну, думаю, где все? А Милослава говорит, надо Дуняшу найти, там видно будет. И что я вижу?

— Что?

— Весь город тут! — стукнув кулаком об раскрытую ладонь, грозно воскликнул боярин.

— Деда, это не я! — возмутилась внучка, а стоявший позади неё внук закивал головой, потом замотал, но подумав, вновь закивал, подтверждая её слова.

— А кто? — рыкнул боярин.

— Это Лыко-Оболенская отжигает! — в голосе Евдокии были обида за несправедливые подозрения на её счет, нотки гордости за Еленку, как за успешную ученицу и одновременно призыв к вечному : «Люди добрые, посмотрите, что деется!»

— Чего? — встревоженно оглядываясь, Еремей Профыч искал признаки пожара.

— Деда, — вступил Ванюша, — Дунька правду молвит. Из-за Еленки город лихорадит.

— А что я говорила, батюшка? — не удержалась боярыня Милослава. — Наша Евдокиюшка давно уже за ум взялась, иначе бы князь не поручил ей службу сослужить.