А потом они целовались. С упоением, катаясь по траве и сжимая друг друга в объятиях. Ощущая его твердый настрой, Алисия краснела и прятала взгляд, а Илриан и рад бы унять свое тело, да не получалось, ведь истинная — вот она, под ним, в его руках, теплая и мягкая, пахнущая лимоном и вереском, в одной тонкой ночной сорочке, под которой он так ярко ощущает изгибы ее обнаженного тела. Пухлая грудь, сочные бедра, осиная талия.

Илриан держался изо всех сил, чтобы не позволить себе слишком многого, не оскорбить невесту откровенной лаской. Ни разу он не коснулся ее манящих округлостей, но в своим мыслях познал Алисию уже всю.

— Надо поспать, — тяжело дыша, она уперлась ладонями ему в грудь. — Хватит, мы… Надо вести себя скромнее.

С большой неохотой Илриан выпустил любимую из рук, но тут же предложил ей свое плечо в качестве подушки. Поколебавшись, избранница устроилась на ночь в его объятиях.

Он был согласен с ней. Всякий эльф, глядя на такое поведение сородича, назвал бы Илриана бесстыдником и обвинил бы его в распущенности. Но что он мог с собой поделать? Рядом с Алисией его мозг плавился, он ощущал себя пьяным от страсти и счастья. И это не истинность влияла на него так. С некоторых пор чувства Илриана углубились и вышли за рамки влечения, порожденного Сиянием. Это была самая настоящая любовь. Судьба знала, кого сводить вместе.

Утром к пробуждению Алисии Илриан добыл им завтрак. Они напились из ручья и продолжили путь. Вскоре лес разбился о высокий холм, за которым заканчивались пограничные земли и начинались владения эльфов.

И вот уже они стояли на вершине, а внизу колыхался от дыхания ветра пушистый ковер из зеленых крон. Если присмотреться, можно было заметить аккуратные домики на деревьях — большие и маленькие, с балконами и террасами, с огромными окнами и гостеприимно распахнутыми дверьми. И обязательно — с лестницами. Ведь иначе на крыльцо было не подняться. Ни один дом не касался земли, зато между собой они соединялись длинными и короткими подвесными мостиками.

А в центре этого зеленого моря, возвышаясь над своими собратьями, раскинуло белые цветущие ветки дерево-исполин. Словно гигант среди карликов. Издалека оно казалось покрытым шапками снега.

Илриан не хотел, чтобы Алисия чувствовала себя неловко, разгуливая по улицам эльфийского города в ночной сорочке. Это могло повредить ее репутации, и он попросил невесту подождать его на холме, а сам отправился искать ей нормальную одежду.

Он рассчитывал управиться со всем быстро, но его задержали сородичи, обрадованные возвращением товарища. Они обступили Илриана со всех сторон, приветствуя его громкими криками и атакуя вопросами. Пока он объяснялся с друзьями, пока обнимался с отцом, пока выпрашивал у знакомых эльфиек наряд подходящего размера, прошел не один час. Илриан боялся, как бы Алисия не решила, что он ее бросил, но она терпеливо ждала его там, где они расстались.

Когда невеста переоделась, Илриан поцеловал ее крепко и сладко, ведь это был их последний поцелуй перед свадьбой, и повел знакомиться со своим кланом.

Три дня в тюремных застенках превратили блистательного дворянина в грязного оборванца. Ни ванны, ни расчески. Ему даже не дали переодеться. Маркиз был все в той же шелковой ночной сорочке, в которой его взяли под стражу, только теперь она напоминала вонючую тряпку. Назвать ее белой больше не поворачивался язык. Жеваная, рваная, покрытая серыми и бурыми пятнами, его сорочка смердела. Он сам себе был противен. Казалось, в этих сырых стенах он потерял все свое человеческое достоинство.

Первые дни лорд Абракс брезговал помоями, которые здесь по ошибке называли едой, но на третий голод взял верх, и он жадно набросился на похлебку из лука и капусты, что принесли ему и оставили у решетки камеры. Эту гадость он поглощал голыми руками и постанывал от блаженства, ведь овощная жижа унимала болезненную резь в пустом желудке.

Холод, грязь, зловонное жестяное ведро вместо чистой фаянсовой уборной, охапка гнилой соломы вместо кровати. Лорд Абракс щипал себя за руку до кровавых синяков, но никак не мог очнуться от этого затянувшегося ночного кошмара.

Он, маркиз, богатый уважаемый человек, упал на самое дно, застрял в каменном мешке среди преступного сброда. А это нищее отрепье еще и глумилось над ним из соседних камер. Над его титулом, над его тонкой шелковой сорочкой.

— Эй, помойный лорд! — кричали они ему хриплыми, пропитыми голосами. — Это что за белое платьице на тебе? Бабские тряпки любишь?

— Чего нос кривишь? Пыжься не пыжься, а теперь ты такой же, как мы, и гнить тебе здесь вместе с нами до конца своих дней.

Ночью тюремная шваль, задиравшая его днем, засыпала, но из своих нор вылезали крысы. В темноте он слышал их писк, шорох маленьких мерзких лапок. Сидя у тюремной решетки, лорд Абракс давил приступы тошноты, ведь в камере напротив на груди спящего узника кто-то копошился. Кто-то жирный, мохнатый и с длинным хвостом. Кто-то не один.

Маркиз боялся закрывать глаза. Боялся, что, если он уснет, по нему тоже будут ползать эти гадкие твари, разносчики заразы.

Но было в его новой реальности кое-что пострашнее крыс, хуже голода, сырости, потных лохмотьев и ублюдков-соседей. Неизвестность. Будущее лорда Абракса застыло на лезвие топора.

* * *

За ним пришли утром. То, что сейчас утро, он понял, потому что недавно приносили завтрак. Когда нет окон, приемы пищи — единственный ориентир во времени суток.

Сначала раздались шаги, потом темноту коридора осветил факел, и вот за решеткой нарисовалась тучная фигура стражника. У мужика были обвисшие щеки, красный нос пьяницы, и вонял он, как свинья. Встреть маркиз этого забулдыгу несколько дней назад, взглянул бы на него с откровенным презрением. А сейчас с презрением смотрели на него самого. Раньше перед лордом Абраксом трепетали, а теперь какой-то убогий пропойца позволял себе поливать его оскорблениями.