— Я не убивал! Она шла навстречу. Я задумался. Было очень темно. Мы столкнулись, я ее нечаянно задел. Да она почти набежала на меня!

— Столкнулись? А дальше?

— Я пошел сразу домой. Я испугался, мне показалось, что кто-то догонял ее.

— Догнал и ударил пять раз ножом. Вашим ножом.

— Никто не видел меня.

Следователь достал раскрытый нож. Положил на чистый лист. Локунев ошалело смотрел на него. Наконец еле слышно промолвил:

— Этот нож не мой. Я его впервые вижу.

— С год назад, когда работали слесарем, вы его сами сделали на заводе.

— Нет... Никто не видел... Нет.

— Мы обратились на ваш завод, в центральную заводскую химическую лабораторию. Я лишь зачитаю отдельные места. «Лезвие... Марганца в пределах 0,2 — 0,4%, углерода 1,03%... Материал марки ШХ-15 в виде полос и прутков горячекатаных, холоднотянутых... имеется в перечне материалов на заводе. Рукоятка ножа. Содержание меди 94%. Никель... Бериллий... Бронза... Поступает на завод в виде полос и лент. Черные накладные пластинки, клей, заклепка, соединяющая лезвие ножа и рукоятку... Заклепка — фиксатор клинка... Установлено содержание. Данная сталь поступает в виде листов и лент и в виде проволоки... Припой...» В общем читайте сами.

Локунев дрожащими руками взял страницы текста, но не читал, а лишь бездумно скользил по ним взглядом. «Время тянет. Лихорадочно ищет спасения». Тоскливо посмотрел на дверь. И опять:

— Я не убивал.

— Нож ваш?

— Мой. Но я его давно выбросил в кучу листьев. Давно. Три или четыре месяца назад.

— Летом? Когда и листья не опадали?

— Месяц назад. Стояли какие-то парни... Или один парень, не помню. Он видел, как я бросил нож... туда... в канаву. И потом он подобрал. У меня другой нож. В Одессе купил.

— И «лиса», и этот, одесский, и третий, хозяйственный, что в кухонном столе лежал, тоже самодельный с рукояткой из черной пластмассы, — все три ножа были на экспертизе. Заключение эксперта занимает ни много ни мало двадцать пять страниц, плюс шестнадцать фотографий. А вот снимки, отражающие характер колото-резаных повреждений на ткани пальто, платья, сорочки, колготок. Вот характер ран на препаратах кожи потерпевшей. Вы ударили пять раз именно этим ножом, и никаким другим. А потом побежали к колонке и обмыли нож водой, зная, что холодная вода хорошо смывает кровь. Выбросили его тут же, в канаву. Дома не заметили вашего отсутствия. Вы включили телевизор и пошли звать бабушку. Вы — уникальный трус. Ударить девочку... На парня и даже на взрослую женщину вы не посмели бы поднять руку, побоялись бы. Не говоря уж о мужчине. Зачем вы ударили ее?

— Это не я.

— Вот смотрите, — Гарусов взял раскрытый нож. — Здесь, на сгибе, имеется наложение маслянистого вещества. Вы смазывали нож, чтобы он лучше закрывался и раскрывался. Так?

— Ну...

— При стереоскопическом исследовании клинка обнаружено, что к этому маслянистому веществу прилипли различные текстильные волокна. Кроме того, в трех из пяти ран погибшей также обнаружены текстильные волокна. Так, к нижнему краю раны № 1 прилипло волокно красного цвета от комбинации. В глубину и в края раны № 2 внедрены волокна черного и белого цвета. Черные — от вашего польского костюма, белые — от плавок девушки. В ране № 5 — волокна от вашей сорочки. А на ноже, вернее на сгибе ножа, в том маслянистом веществе обнаружены волокна от пальто и комбинации Бороваловой, ну и, конечно, волокна от брюк и пиджака вашего модного костюма, того, польского. А? Вы слышите меня?

Локунев еле кивнул.

— Теперь вернемся к самому началу нашего разговора, к медицинской экспертизе. Цитирую: «В отделении первые дни был замкнут, необщителен, держался одиноко. Потом изменил поведение, охотно беседовал с окружающими, читал книги, слушал радио». В первые дни вы мучились, думали... Два пути. Какой выбрать? По первому один шаг сделан — написали повинную. Идти дальше? Бить себя в грудь, рвать волосы, плакать, каяться, ползать по полу — ну, в общем, все что угодно, лишь бы сохранить жизнь. Вы знали, что на суде учитываются как смягчающие обстоятельства признание вины и полное раскаянье, а также совершение преступления впервые. Идти по этому пути? Получить срок, может и большой, но сохранить жизнь. Но вы, как всегда жалея себя, выбрали иной путь: решили вывернуться, избавиться и от срока. Поэтому — только отказываться, отказываться от всего. Не докажут. Свидетелей не было. Единственное, чего вы боялись, — это пропуск. Но и от него решили отпихиваться всеми силами. Выбросили в корзину, оставили на столе, потеряли. Теперь ваша очередь говорить. Рассказывайте.

— Что?

— Как все произошло. Молчите? Ну что ж, тогда я расскажу. Вы вернулись из магазина домой. Арбузы по дороге завернули в полотенце, спрятали от матери и бабушки. От тех, кто тридцать лет вас кормил, из кого вы тихонько высасывали все соки и деньги. Ибо свои вы, жалея, регулярно относили в сберкассу, откладывая себе на будущее: ведь родные, вы знали, не вечны. Итак, вы прошли в свою комнату незамеченным. Заперлись и, достав «лису», разделали первый арбуз. После ужина, в восемь часов, мать и бабушка ушли отдыхать. А вы выкатили из-под кровати второй арбуз. Где-то минут без двадцати — без пятнадцати девять, завернув корки и семечки в газету, незаметно выскользнули в коридор — и на улицу. Выбросили отходы в мусорный ящик, раскрыли нож... Дальше рассказывайте сами.

Локунев побледнел и вдруг выпалил:

— А чего она отвергает, не зная души человека? Как можно отталкивать? Подумаешь, нашлась тоже. Я, может, просто хотел познакомиться...

— Не понимаю.

— Чего не понимать? Я отказываюсь давать показания.

— Это уже не имеет значения.