— Ненавижу Потапова! — пробормотал Нефедов, когда тот вышел.

— За что? — спросила Галина Анатольевна.

— Лезет куда надо и не надо, нос свой сует во все дыры! Ко мне пристал как банный лист. Больно усердия много!

— Это усердие называется отношением к делу.

— А! — махнул рукой Нефедов. — Знаем!

— Ты этого не можешь знать, потому что у тебя никогда не было своего дела.

— Как это не было? Я работал.

— Ты не работал. Ты числился.

— Сейчас все числятся.

— По себе меришь, — усмехнулась Засыпкина. — И потом, сам видишь, что не все... Потапов — живой пример.

— Выслуживается!

— Это тоже плохо? Ты вот числился, и что же мы имеем на сегодняшний день?

Допрос матери Нефедова получился примерно таким же. Лидия Геннадиевна без конца ссылалась на других людей, которые вроде ничуть не лучше ее сына, но вот надо же — от ответственности уходят. А Юрий мальчик и сам по себе красивый, и к хорошему постоянно стремится...

Когда Лидия Геннадиевна обнаружила дома окровавленную одежду, что, вы думаете, она с ней сделала? Сожгла? Выбросила на городскую свалку? Зарыла? Ничего подобного. Принялась чистить, застирывать, затирать, соскабливать чужую кровь с ботинок, штанов. Не выбрасывать же добро! Бабьим своим осторожным умом понимала, что нехорошо это, опасно, что улики это, но выбросить не смогла. И зеленый шарфик, на который тоже кровь брызнула, оставила, и полусапожки, и джинсы с вечными складками. Все это в целости нашли при первом же обыске. Эксперты подтвердили, что ворсинки на заборе и шарфик находятся в «родственных» отношениях, оттиск на влажном мартовском снегу совпал с подошвой полусапожек, а в складках джинсов обнаружились следы крови.

— Как же так? — укоризненно заметила Засыпкина. — Зачем вы все это сделали? Ведь следы-то все равно остаются, как ни стирай, как ни выпаривай.

— Ах, Галина Анатольевна, — вздохнула Нефедова, — вы же знаете, как я люблю чистоту! Ну не могла я держать в доме эти грязные вещи. Чистоплотность подвела.

— А сына вашего что подвело?

— Милиция загубила бедного мальчика...

— Милиция?! — удивился присутствовавший при обыске Потапов. — Чем же мы провинились перед вами?

— Попустительством! — отрезала Нефедова. — Слишком многое позволяли мальчику. Дали бы отпор с самого начала — глядишь, и образумился бы.

— А не вы ли бегали по всему городскому начальству, чтобы оградить его от милиции? А кто его отправил к тетке, чтобы, не дай бог, не привлекли к ответственности? А кто справки, характеристики, поручительства собирал?

— Я — мать! — с достоинством ответила Нефедова. — Я обязана была делать все это. А вы обязаны были, несмотря ни на что, делать свое дело. Вот так. Загубили мальчика, загубили! И нет вам моего прощения!

Потапову оставалось только руками развести.

Теперь, когда события уже позади, Лидия Геннадиевна тоже ненавидит Потапова. И Засыпкину терпеть не может. В упор не замечает их. А город-то небольшой, они часто встречаются. Нефедова проходит мимо, изо всех сил стараясь не ускорять шаг, проходит с каменным лицом и слезящимися от напряжения глазами: боится нечаянно взглянуть на своих недругов и выдать свою слабость, свою ненависть. Эти люди знают ей настоящую цену, и ни одежка, ни золото не введут их в заблуждение.

И вот так же, с застывшим лицом, проходила Нефедова по улицам городка мимо расклеенных портретов сына — был объявлен всесоюзный розыск. И Юра с такой знакомой фотографии, где он вышел с тяжеловатым взглядом и сведенными бровями, неотступно следил за ней, не спускал с нее взгляда, на какой бы улице она ни появилась, в какую бы сторону ни направилась.

Во всей истории часто мелькает золото — как движущая сила, мотор событий. И что любопытно, действие этого мотора отличается бесшумностью, окружено молчанием.

Вот Нефедов выгребает золото из витрин Касимовского универмага, а продавцы, обнаружив утром пропажу, прилагают все силы к тому, чтобы об этом никто не узнал. Идут на серьезные жертвы, оплачивают убытки из собственного кармана, но молчат.

Вот Дергачев продает краденое золото, переходя от квартиры к квартире, и дамы, прекрасно зная, что золото у него может быть только ворованное, охотно покупают. Когда в городе становится известно о преступлении и следствию важно заполучить хоть какую-нибудь золотую вещицу, чтобы сопоставить с документами Касимовского универмага, — опять гробовое молчание. Не брали, дескать.

Вот Нефедов чуть ли не силком запихивает золото в карманы своей подружки для продажи, а та, спохватившись, на следующий день возвращает ему злополучные вещицы, но опять же никому ни слова не сказав о том, что знает ужасную тайну.

Повстречав в автобусе знакомых парня и девушку, собирающихся пожениться, Нефедов впадает в купеческий раж — ей дарит кольцо, а ему часы. Щедрость? Нет, скорее куражливая жажда самоутверждения. И опять тишина. Молчат парень с девушкой, зная, какое золото им досталось от Нефедова.

Совершено преступление. Оно, казалось бы, должно образумить человека, вернуть к вековечным ценностям. Нефедов убедился в том, что по ту сторону преступления никаких особых радостей его не ожидает. Более того, возникают сложности — необходимость прятаться, скрываться, ночевать где придется... Не образумился. Даже нашел какую-то утеху в новом своем положении. Едет к своей бабке в другой город, обкрадывает квартирантку — опять золото. Сережки, колечки — обычный комплект уважающей себя женщины. Тут же снюхивается с одиноким нарушителем местного спокойствия, вместе грабят киоск, набирают коньяка, напиваются — все это тоже входит в понятие красивой жизни.