Шрифт:
Надо же какой нежный!
Бросаем друг на друга недоброжелательные взгляды.
А я ведь за него в прошлом семестре все коллоквиумы и контрольные писала, он специально садился рядом. Сейчас дико стыдно, что я не сообразила тогда - что происходит.
Иду за одногруппницами. Они рассказывают мне по дороге новости про эту девочку. Оказывается, потерялась... А мама в реанимации.
– Сегодня приходила в себя.
– Откуда вы знаете?
– Медсестры говорят. Ее сегодня в обычную палату переводят.
Все разбредаются.
Девчонки идут пить кофе с пирожными вниз. А я брожу по больнице. И как потерянная тоже девочка, я точно знаю, что ей надо где-то есть и спать.
И брожу по больнице, по этажам, по отделениям, поясняя везде, что ищем девочку. Захожу и в реанимацию.
Но и здесь никто не видел из утренней смены.
– Полиция сказала возле дома искать надо. Ну где она здесь спрячется?
Я бы от мамы не ушла. Зачем ей домой если мама здесь?
Где она может прятаться?..
Представляю себя маленькой. Присаживаюсь к стене, чтобы быть глазами на уровне глаз детей. И, зависнув, сижу, провожая взглядом колени и бедра взрослых.
– А ну-ка, кыш отсюда!
– вздрагиваю от строго голоса санитарки.
Мне даже кажется, что это мне!
– К себе идите! Не шлындайте мне здесь!
Сердце, испуганно стукнув, ускоряется. Повернув голову, вижу, как двое мальчишек исчезают за стеклянными дверями отделения.
– А это кто был?
– подхожу к ней.
– Так это с детской травматологии бегают по больнице!
– возмущается она.
– Перевязанные, а носятся!
– А здесь есть детское?!
– Через переход в соседнем корпусе.
Я бы пряталась среди детей! Это сто процентов! Там и покушать можно в толпе.
Торопясь, спускаюсь вниз и по переходу иду в другой корпус. В травматологию.
– Вы кого-то ищете?
– ловит мой озабоченный взгляд Степан Дмитриевич.
– Девочка потерялась. Нас отправили на поиски. Я просто подумала, что логичнее всего прятаться среди детей. Тут же вот...
Гурьба из игровой комнаты, смешиваясь и тусуясь как стайка расходится по палатам. У кого руки, у кого ноги, у кого голова, а по кому и не скажешь, что болен.
– Кто их тут особенно контролирует?
– Хм... А вот сейчас будет обед у них. Мы и найдем, если здесь.
Присев в углу столовой, разглядываю детей. И в глаза мне бросается одна девочка.
Потому что в отличии от других, она в колготках и водолазке. Без юбочки и штанов.
Это значит, что сняла где-то теплый комбинезон, да? А ещё волосы у нее давно не чесанные. Косички пушатся.
Взяв чашку с едой, садится с краешку и, оглядываясь, ест.
– Ваша или наша?
– В пятницу ее не было. И на утреннем осмотре не видел.
– Значит - наша. Под описание подходит.
Жду пока покушает. Голодная наверное.
Уносит чашку на стойку с грязной посудой. Берет компот.
Подхожу сзади.
– Любочка!
Вздрогнув, оборачивается.
– Привет, - присаживаюсь к ней.
Не моргая смотрит на меня. Немного затравленно.
– Меня тоже Люба зовут. Я пришла сказать, что можно сходить к маме. Она пришла в себя.
– Это потому что я ее караулила, - по деловому выдает Любочка.
– Пойдем?
– протягиваю ей руку.
– Пойдем.
– Степан Дмитриевич, наша! Я забираю!
Но бдительный Степан Дмитриевич мне ребенка не отдает. Сначала звонит Истомину. Связь стоит на громком режиме.
– Это Державин. У меня тут две твоих Любочки. Требую выкуп в размере стакана кофе, - шутит он.
– Если требования не будут исполнены, буду вправлять им что-нибудь.
Я слышу, смех Истомина в трубку.
– А можно старшей мозги?
Смешно…
Глава 40. Камингаут
Любочка сидит за моим столом, пьет чай. Нашлась, звезда. Как камень с души.
– Ну что рецидивистка, навела ты тут шухер.
– Нельзя материться!
– строго смотрит на меня Любочка.
Исподлобья. Прямо как моя.
– Шухер? Шухер - это не ругательное слово. Это значит, навела панику и беспорядок.
– Накажут?
– вздыхает расстроенно.
Отрицательно кручу головой. Разве можно их наказывать, дурех бестолковых... Им и так от жизни прилетело. Вот, мамка ее теперь на инвалидности будет, скорее всего. И еще большой вопрос с опекой. А у Няшиной вообще нет родителей...