Лапин...

– Лапин!
– задохнувшись, сжимаю рукой горло.

Перед глазами плывет скромная улыбка этого пожилого человека. Который стеснялся лишний раз потревожить врачей. И в ушах звучит его голос.

А теперь его положат на стальной стол и вывернут грудную клетку, вспорют...

Вдруг неожиданно бетонный пол превращается в серую грязь, которая течет под моими ногами и все вокруг начинает вращаться.

– Люба?
– поворачивается Марго.

Ее голос звучит гулко как из бочки.

Все летит...

– Стоять!
– ловит у самого пола меня Истомин.

Откуда он взялся? В ушах шумит, все онемело...

– Ох уж эти отважные санитарки из морга, - ворчит он.

Обнимая, поднимает на ноги.

– Марго, я ее забираю.

– Давно пора.

– Там наш Лапин...
– шокированно шепчу ему в шею, боясь обернуться.

– Я знаю, детка. Можешь идти?

Отрицательно мычу, пытаясь найти опору в мягких коленях.

Чувствую, как подхватывает на руки и выносит на улицу. Усаживает на лавочку.

– Короче, так, Любовь Романовна, - сердито.
– Твои гастроли сегодня заканчиваются.

– Какие гастроли?..

– Триумфальные!
– цедит он.
– И никаких больше "цыганочек с выходом" в отделении. У тебя есть руководитель? Есть. Вот по всем сомнительным вопросам - к нему. И никаких инициатив. Тоже самое - со всеми вопросами вне отделения. Никаких танцев с бубнами у морга и прочих сомнительных заведений для юных впечатлительных дев.

– Мне работа нужна. И жилье. С этим тоже к руководителю?
– вяло спрашиваю я, слепо глядя перед собой.

– К мужчине своему. Есть у тебя мужчина?
– прищуривается рассерженно.
– Или только хорошие мальчики?

Обиженно отворачиваю лицо.

– Нет у меня никого.

– Быстро в машину, - нажимает на брелоке кнопку.

Машина припаркована прямо здесь.

– А как же... Лапин?

– Тебе не надо об этом думать, - чуть смягчается его тон.
– Есть кому. Им займется Марго.

Это отчего-то немного успокаивает. Словно он попал в хорошие руки, которые над ним не надругаются.

– А Зубарева? Ей ничего не будет?..

Вздыхает.

– Иди в машину.

Обняв себя за плечи, плетусь в машину, не понимая зачем. Куда ехать-то?

Костя садится за руль.

– Ну, что? Какие планы на сегодня, если исключаем морг?

Он разговаривает со мной резко, словно я виновата. И я начинаю чувствовать себя виноватой во всем сразу.

– Амбициозные...
– шепчу горько.
– Дожить до завтра.

– Понятно, - стучит пальцами по рулю.
– Ну, поехали тогда.

Прислонившись головой к стеклу закрываю глаза. Тихо льются слезы. От стресса и от обиды. Последняя выдержка моя рухнула. Это потому что он рядом. Вот та самая привилегия… быть слабой. Я слабая как никогда.

Приезжаем мы быстро. К его дому.

Выхожу, не дожидаясь, пока он откроет мне дверь.

И застываю, глядя на подъезд. На лавочке возле него сидят наши пожилые соседки, поглядывая в нашу сторону.

– Чего ждём? Вперёд.

– А я не хочу!
– срывает меня на протест и истерику.
– Не хочу я с тобой жить!

Протест этот глупый и детский. И случается со мной именно потому что его я чувствую сильным и взрослым. И точно знаю, что не бросит меня сейчас, сколько не истери. И вот это детское почему-то неконтролируемо прорывается, словно я хочу однозначно убедиться в том, что будет нянчится и точно не бросит.

– Чего так?
– оскаливается зло.

– Потому что ты на меня постоянно рычишь и ядом брызжешь!

– Ну тебе-то прикольно, ты порыдать можешь, когда больно, - кивает на мои мокрые щеки.
– А я, увы, не могу! Когда больно... Или ты думаешь, когда мужик рычит на женщину - это проявление его силы?..

Задохнувшись, забываю, что ещё хотела выплеснуть на него.

– А жить со мной ты и не будешь. Давай, вперёд, - забирает мой рюкзак, делая пару шагов к подъезду.

– О, смотри, Михайловна, "сексопатологи" наши ругаются, - доносится с лавочки.

Начинают, не слишком церемонясь, обсуждать нас. Мне становится неприятны уничижительные нотки на слове "сексопатологи".

Костя закатывает глаза.

– Может, хватит делать шоу для соседей? И дома разберемся?

Подхватив за локоть, силой ведёт в подъезд.