— А, этот тоже слышал! «Ша! Мойша не знает — Мойша сделает!». Он? — продолжал веселиться тайный властелин.

— Он самый, — улыбнулся и я. — Вот и у нас так же вышло.

— А на той земле, что ты на карте показывал, тоже казачья вольница будет? — фаталист со скептиком, благостно улыбавшиеся при нашем лёгком, дружеском почти что, разговоре, разом дёрнулись. Вот он, тот самый момент, когда за чередой простых вопросов шилом в бок влетает сложный.

— Нет, Михаил Иванович, — снова честно ответил я. — Посмотрите на меня — где я и где вольница? У меня жена, дети, друзья, мама с братом. Мне нельзя в Бельдяжки, — да, шутка из фильма была не вполне к месту, но уж как смог. И очень повезло, что он смотрел это кино. Хотя менее острым взгляд от этого не стал.

— Я там всё честно рассказал. Именно так и хочу. Чтобы пару улиц в лесу, и чтоб народ там жил мирно, дружно, и без чужих-незнакомых — только свои, — продолжил я. Хотя скептик рекомендовал закрыть рот уже давно, громко и очень настойчиво.

— А потом — договариваться к царю-батюшке поедешь, как создашь свой рай на земле? — внимательно, очень внимательно он смотрел.

— А до «потома» дожить ещё надо. Но, если всё будет так, как мы прикидываем — обязательно, — кивнул я.

— «Мы»? — в голосе Второва как-то удивительно сочетались стальная твёрдость и определённая мягкость. Будто в хорошо смазанном затворе.

— Да, мы — я, Тёма, Серёга. Друзей подтяну обязательно — кому там жить, в лесу, если не друзьям? Это ж не хуторок на три сарайки, там, если я правильно понял, хватит земли.

— Правильно ты понял, хватит. И я, надеюсь, правильно тебя понял. Буду надеяться дальше, что всё у вас получится, ребята.

За такими разными беседами полтора часа полёта проскользнули — не заметил. Вроде только взлетели — а уже посадка.

На белом поле возле берега, очень похожего на тот, что привиделся во сне, стояли в ряд три чёрных вертолёта. На нашем был разделённый круг. На соседнем, точно таком же, странная эмблема: двойная окружность, вроде колеса, а в ней — какой-то ромб, украшенный подковами, внутри которого — равносторонний крест. На фреску из древнего храма было похоже. На третьем же — овал, в котором торчал не то большой кинжал, не то небольшой меч. Эмблема Фонда, где руководил товарищ Директор. «Слетелись, как эти…» — недовольно прокомментировал фаталист.

Мы отошли от вертушек подальше, вдоль по берегу. Выданные перед вылетом комплекты утеплённого камуфляжа делали нас одинаковыми и похожими со стороны, наверное, на бизнесменов и военных, что прилетели на охоту, чтобы за рюмкой чаю обсудить важные общие интересы. Что, в принципе, не так уж и далеко было от правды. Тут и военных хватало, и деловых, и интересы были ох какие важные. Да и охота намечалась нешуточная. Только за добычей предстояло гоняться не только в горизонтальной, но и в вертикальной плоскости.

Начали, как принято в определённых кругах, с планёрки, летучки или накачки, совмещённой с раздачей ценных указаний. Товарищ Директор, пошептавшись возле своего вертолёта со Второвым и владыкой Ларионом, видимо, на предмет вновь открывшихся в ночи обстоятельств, махнул рукой. После чего священник направился к нам с Тёмой, смолившим поодаль, куда меня за рукав оттянул пожаробезопасный Головин. А к Александру Васильевичу и мощному старику подтянулись двое одинаковых военных, с одинаковыми лицами и осанками. Посмотрев в планшет, что держал в руках эрудит и умница, одинаково кивнули, отметили что-то в своих приборах, похожих на крупные, матёрые выживальческие смартфоны в бронированных бамперах, и разошлись к своим группам. Одна, возглавляемая тем «одинаковым», который едва заметно отличался от коллеги аккуратной бородой, построилась в направлении стен монастыря. Вторая, от которой не доносилось ни звука, а команды передавались, будто на языке глухонемых, нацелилась прямо через реку — туда, где в просвете деревьев она соединялась с озером, название которого я забыл. Третья команда, к которой подошёл старший Головин и в которой я, кажется, различил мощную фигуру Сани и большой рюкзак Витька, направилась к нам. Но не сразу.

— Дима, Артём, доброго утра! — поздоровался отец Ларион, пройдясь по нам своим привычным ОПВ.

— Доброе утро! — ответили мы хором, будто весь вечер тренировались.

— Михаил Иванович обмолвился, что ты можешь рассказать мне что-то важное о ком-то из моих, скажем так, коллег, — осторожно и издалека начал он.

— Здесь неподалёку покоится бывший монастырский келарь, — начал я, предположив, что святой отец имел в виду именно этого коллегу. Потому что других я, откровенно говоря, и не знал. — Он просил похоронить его по-правильному, потому как прикопали тогда в спешке, без отпевания и прочего.

— Откуда тебе известно слово «келарь»? Оно не самое распространённое, — уточнил владыка ровным, но каким-то излишне сухим тоном, суше, чем вьюга в лютый мороз. Аж колол он, тон тот.

— В книге какой-то читал, не про того ли самого Степана Тимофеевича ли, не вспомню с налёту. Да и сам он представился именно так.

Я покосился на Тёму чуть удивлённо и будто бы ища поддержки — чего, мол, они? Не джентльмены, что ли? Не верят на слово? В ответ получил от него редкий по яркости эмоций взгляд и мимику, сочетавшие суровое профессиональное одобрение действий того, кто вёл допрос, некоторое пренебрежение к дилетанту-допрашиваемому и еле заметную капельку жалости к обоим. Ко мне и к нему самому, то есть. Довели же Боги снова так встрять с этим Волковым! Сперва влипнет в заваруху — а потом лицо делает, как древняя старуха из глухой деревни, впервые попавшая на приём к гинекологу. Ясно же, как день, что чем важнее вопрос и задействованные интересы — тем более тщательной будет проверка. Сегодня важность была представлена тремя крайне авторитетными гражданами, что представляли интересы денег, власти и веры.

— Что ещё он рассказал? — пожалуй, таким голосом вполне мог бы говорить и папаша Мюллер.

— Он представился келарем Василием. Сказал, что игумен Никита направил его с донесением к воеводе Вельяминову. Указал место, где найти его самого. Ну, останки, то есть. Где лежит дореволюционный клад, что спрятали купцы. Что под монастырём двенадцать келий с казной. И что на озере неподалёку лежат под камнем ларцы, что свезли туда по приказу Марфы Ивановны, инокини и царицы, супруги патриарха Филарета, — выдал я всю правду разом, повинуясь решительным советам не выделываться, хором озвученным фаталистом и скептиком.