За обедом, которого хватило всем, и нам под тентом, и бойцам под ёлочками и просто так стоявшим или сидевшим снаружи, пришёл доклад от группы фельдмаршала: обнаружили и приступили к подъёму груза. Видать, и сосну нужную нашли, и шагов сколько полагалось отсчитали, и сапёр у них не сплоховал. Порадовались за коллег, но без перебора. Молодцы, справились. А нам пока только предстояло.

Три мудреца-богатыря что-то вполголоса обсуждали, время от времени поглядывая на меня, чем отбивали весь аппетит напрочь, конечно. Но я брал пример с внутреннего фаталиста и наружного Головина — они в части пожрать всегда были и оставались непревзойдёнными авторитетами. Заморив червячка, выдвинулись на точку, до которой оставалось метров сто от силы — бойцы пищу принимали посменно, работу не прерывая, и полянка встретила нас заиндевелым жёлто-зелёным мхом и редкими кустиками, что торчали из него под кронами и ветвями вполне приличных деревьев. Снег раскидали по периметру, даже успев утрамбовать, и теперь незанятые делом и физическим трудом рассаживались прямо на этот бортик, будто вокруг цирковой арены. Или театральных подмостков, где, если смотреть по декорациям, должны были вот-вот начать давать «Двенадцать месяцев», леденящую кровь историю о ярких детских галлюцинациях, вызванных гипотермией.

Мы с Витьком, Саней и Тёмой вышли в центр. Судя по Головину, он мог в любой момент сигануть обратно под деревья, ещё и меня подмышку ухватив. Или начать вещать что-то, вроде «Спасибо маме, папе и Господу за эту награду!». Вид у него, словом, был сосредоточенный и одухотворённый. Я же шёл по зелёному хрустевшему ковру, как по тонкому льду. И хруст этот не радовал. Всплыло в памяти слышанное когда-то давно: «А почему снег под ногами хрустит? А это под вашим весом трещат рёбра и позвоночники у снежинок!».

Возле берёзки, единственной на всей поляне, от этого бросавшейся в глаза сильнее остальных деревьев, в кармане будто застучали друг о друга золотой уголок оклада иконы и наконечник стрелы. И я замер, глядя под ноги так, будто ожидал, что из-под мха того и гляди полезут змеи. И это ещё в самом лучшем случае.

Ступая ещё осторожнее, как кошка по луже, прошёл шага три. И замер окончательно. Потому что откуда-то вдруг понял: именно это место мы и искали.

— Вить! — позвал я сапёра, который подскочил ко мне почти мгновенно. — Вот тут под ногами должен камень лежать. Большой. Из чего состоит — не знаю, просто камень. Под ним — то, что нам нужно. Глянь, пожалуйста.

Тот закивал так азартно, что чуть наушники не уронил.

Через каких-то минут пятнадцать, мы с Тёмой как раз планировали прикурить по второй, раздался его голос, такой же звонкий и радостный, как и на реке, но не так далеко разлетевшийся по лесу меж деревьями:

— Есть! Вот границы!

Под землёй, выбранной сноровистыми мужиками так же споро, как и над найденным келарем, появился каменюка размером с лося, здорового, но лежавшего, подобрав ноги. А неровно сколотый край валуна с дальней от нас стороны очень напоминал ветвистую корону этого лесного великана.

Через несколько минут над ямой повисли тросы, крюки и петли, через один или несколько блоков крепившиеся к лебёдкам на конструкции вроде строительных лесов, что удивительно быстро подняли бойцы. Частью она была собрана из ферм, что приехали со снегоходами, и которых я даже не заметил, а частью — из здешних деревьев, подходивших по размеру. Два ближних даже рубить не стали.

Загудели маленькие, но явно мощные электромоторы — и тросы выбрали слабину. А вслед за этим земля будто вздохнула тяжко, на весь лес, прощаясь с тем, что берегла столько лет.

«Каменного лося» тянули верёвками и толкали шестами. Упрямая скотина норовисто, как живая, вырывалась, пару раз едва не своротив всю эту инженерную городьбу над ямой. Но разум, настойчивость и магия народной речи одержали победу: камень, от которого пахло древностью и землёй, улёгся в шаге от края своей могилы. Поглядывая на нас, словно выбирая — кого бы утянуть с собой обратно, раздавив там внизу в кашу.

Вниз по складным лестницам из тех же, наверное, ферм и модулей, что и леса, спустились трое, быстро обрядившихся в костюмы РХБЗ. Три здоровенных жабы с хоботами, что ныряли в могилу посреди острова, затерянного веками в непролазных лесах. «Всё логично и предсказуемо, всё как мы любим» — не удержался язва-скептик.

— Чисто! — доложил товарищу Директору тот, что стянул противогаз первым. А глаза его сообщали обратное — не должны они, наверное, были светиться радостным восторгом у битого жизнью и службой вояки. Но прям сияли.

Я к срезу земли даже не пошёл.

— Чего замер-то? Озяб? — удивился младший Головин, переминаясь с ноги на ногу, будто горячий гвардейский конь.

— Неа. Но как-то, знаешь ли, не тянет. После нетленного старца там, как думаешь, чего можно ожидать? — хмуро ответил я, даже отвернувшись от ямы.

— Да всё, что угодно, — перестал срываться вскачь стальной приключенец, оборачиваясь назад со стремительно грустнеющим лицом.

— Вот и я тоже так думаю, — согласно кивнул я.

Поэтому на извлечение семи окованных ларцов смотрели мы с непередаваемыми лицами, как в креслах у дантиста на удалении зуба мудрости: вроде как и знаешь, что потом всё будет хорошо, но вот по мимике это «хорошо» не считывается никак. И на вившихся вокруг бойцов с камерами и смартами, что вели фото- и видеосъёмку поглядывали примерно так же.