И что-то уже тогда предупреждало, что яркий свет сулит этим детям катастрофу.

Он застыл, когда легкий ветерок донес некие звуки из-за гребня горы. Это было нечто среднее между завыванием и потерянным музыкальным аккордом; нечто со странно вымеренной последовательностью. В них чувствовалась какая-то настойчивость, как будто это был призыв. Они доносились из-за хребтов голубых гор, куда опускался яркий свет. Парлес прислушался к интервалу между звуками, к их нарастанию и затиханию. В обычное время эти звуки были бы музыкой, наверняка затронувшей струны его сердца. Так было и сейчас, но срочность придавала им другой смысл, звуча почти мольбой о помощи. А «дети» Каллисто нечасто обращались к Парлесу за помощью. Он слегка улыбнулся. Гордым движением львиной головы он отбросил с глаз копну черных волос, придававших его облику дикость, словно он был зверем, на которого охотятся. Его глаза сверкнули. Его ярко-красные губы зашевелились.

– Это, должно быть, что-то важное, раз они зовут Парлеса!

На самом деле с его губ не сорвалось ни звука, хотя они и двигались. Если бы это были звуки, то только разумное существо с другой планеты смогло бы их понять – и то только в том случае, если бы это существо обладало способностью читать мысли других существ. Ибо это была форма передачи мыслей – быстрая и нематериальная, как молния. Хотя он был один, губы его шевелились по привычке.

Он быстро выскочил из своего укрытия, на бегу подхватив странное оружие. Он бежал с грацией и скоростью газели. На вид его оружие представляло собой две заостренные палки; каждая палка имела по шесть зубцов, отходящих от основного древка. То, что этих палок было две, казалось естественным, поскольку у него было две руки. Палки абсолютно черного цвета были около фута в длину, каждый из зубцов около шести дюймов. Парлес обращался с ними с особой осторожностью, следя за тем, чтобы зубцы ни в коем случае не касались его собственного тела. Он носил их на поясе таким образом, что, какими бы широкими ни были его шаги, острия были направлены в одну точку на некотором расстоянии от его выставленных вперед ног. То, что палки были чрезвычайно опасным оружием, доказывалось осторожностью, с которой он с ними обращался.

С их помощью он обуздал молнию и использовал ее как оружие. За темной рукоятью, сделанной из какого-то материала, напоминающего резину, и имеющего такой же состав элементов, находился металлический набалдашник, сделанный, по-видимому, из золота и заканчивающийся острым концом. Таким образом, тыльную сторону каждой палки можно было использовать как смертоносную булаву.

Парлес скрылся в лесу. Он поднялся на холм, но не замедлил шага – казалось, он даже ускорил его, словно сила тяжести не оказывала на него никакого влияния. Он достиг вершины и на мгновение остановился, чтобы окинуть взглядом широкую равнину, простиравшуюся до самого края Каллисто. Равнина была усыпана огнями, и Парлес мягко улыбнулся.

– «Дети» собираются вместе, – сказал он, – и их сборище, возможно, означает для Парлеса смерть. Жаль, что они не знают загадок, разгаданных мной и включённых в мои собственные знания.

Он поспешил вниз. И тут стало видно, что огромные скопления огней устремились на равнину со всех сторон, словно направляясь на какую-то странную встречу. И вновь звуки донеслись до бледных ушей Парлеса, скрытых под черными, как смоль, волосами. Раздались звуки, похожие на плач, и среди этих звуков были признаки того, что некоторые из «детей», издававших их, испытывают чувство ликования. И снова улыбка исказила классические черты лица Парлеса.

– Они думают каким-то образом найти замену Отцу в свете, упавшем с неба!

Парлес прочёл в призыве, созывающем «детей», зашифрованное послание:

– Пусть Отец придет немедленно!

Это был настоящий приказ. Парлес подошел к первому из существ, несущих свет. Его поступь стала более твёрдой, более решительной. Он шел как уверенный в себе солдат. В его глазах таились огоньки опасности. В них была жестокая решимость.

Он вел себя как человек, в любой ситуации являющийся хозяином положения. И тут на него обратились странные взгляды – взгляды «детей». Сразу же стал очевиден странный, абсурдный факт: все «дети» были женского пола! С гор, из деревень, никогда не виденных Парлесом, из всех многочисленных крепостей они стекались на встречу на равнине. Их было так же много, как песчинок на берегах внутреннего моря. Они были выше Парлеса и обладали чарующей красотой. Их щеки горели румянцем, даже в тусклом свете полуночного неба Каллисто. Их волосы были такими же черными, как у Парлеса. Они были одеты в такие же туники, как у него, и среди них было много детей, и все дети были женского пола!

Парсел улыбнулся после того, как «дети» улыбнулись ему. В их улыбках был соблазн, возможно, мольба – и, безусловно, опасность. Ибо у каллистян было одно общее с некоторыми видами семейства насекомых свойство – в течение шести поколений они размножались, не нуждаясь в мужских особях! Когда-то, тысячи лет назад, на каждую самку приходился самец. Затем, путем экспериментов, они попытались устранить тот или иной пол в попытке преодолеть конфликт полов. Женщины, благодаря чистой решимости, сумели победить мужчин в длившейся на протяжении веков самом необычной войне, что когда-либо велась во Вселенной. Путем экспериментов им почти удалось сделать мужчин совершенно ненужными. Но всегда оставалась проблема седьмого поколения, когда самцы были просто необходимы. Сравнительно небольшое количество самцов на Каллисто, содержащихся под тщательным контролем отдельно друг от друга, в то время пользовалось огромным спросом. Тогда «дети» добивались их расположения, используя все свои способности и не брезгуя даже мечом, если возникала такая необходимость. В другое время, когда в самцах не было нужды, их прогоняли прочь, как будто они были нечисты. Каждый раз «дети», казалось, забывали, что неизбежно наступит время, когда они снова будут нуждаться в мужчинах, иначе человеческой жизни на Каллисто придет конец. Периодическое изгнание было протестом «детей» против закона природы, касающегося седьмого поколения. Некоторые самцы были убиты во время изгнания… И таким образом число самцов постоянно уменьшалось, потому что в течение двухсот лет ни одного мужчины не было рождено на Каллисто. Это превратилось в противостояние между быстро сокращающейся популяцией самцов и, считавшимся неизбежным как мужчинами, так и женщинами, решением задачи, освободившей бы Каллисто от проблемы седьмого поколения.

Но к чему этот призыв сейчас, ведь самцы Каллисто понадобятся только через двадцать лет, если только они не поверят, что свет – это нужное им решение?

И вот Парлес появился среди женщин Каллисто, великолепных созданий, чьи ангельские лица не умаляли того факта, что Парлес подвергался большой опасности, отваживаясь появляться среди них, – потому что их до крайней степени возмущала настоятельная потребность в мужчинах.

– В чем причина встречи? – спросил Парлес у одной из женщин.

– Какое право имеет изгнанник задавать вопросы? – ответила женщина голосом холодным и твердым, как агат, хотя ее красные губы улыбались, а глаза потеплели, когда она посмотрела на него – это было почти так, как если бы она торжествовала от своего превосходства над ним.

Парлес напрягся. Он был готов обратить свое оружие против нее. За считанные секунды он мог бы проделать огромные бреши в толпе «детей». Но они не знали об открывшемся ему секрете. Он не стал бы использовать его, если бы Парлеса не вынудили к этому. В некотором смысле вызов, приведший его сюда, был гарантией предоставления личной неприкосновенности.