Тут-то Руди и взвыл.

Два года?!

Три?!

Когда тут самое-самое происходить должно?! Вслух-то о таком и не скажешь, а в обход попробовал Руди.

— Государь,так долго, и так далеко от…

— От чего,Истерман? От родины? Так туда ты и едешь, — улыбка у Бориса очень неприятной была. Оскал, скорее. Закогтил хищник свою жертву, подергаться та может, а вырваться уж вряд ли. Какой же дурак государю откажет? — От Федьки? А и ничего, без тебя у моего братца, авось,пакостности поубавится… или еще от кого? Так ты скажи?

Истерман только руками развел.

— Государь,я твоему брату ни в каких пакостях не помогал.

И осекся. Глаза у Бориса от ярости сизыми стали, ровно небо грозовое.

— А ежели б он боярышню Заболоцкую на ярмарке… как холопку? Ты бы что делать стал,Истерман?

Руди невольно Элизу вспомнил, и даже икнул от неожиданности. Но ведь не может государь знать?

Или…

Куда-то и пыл его делся, понурился Истерман.

— Как ты велишь, государь,так и сделаю.

— Вот и ладно. Сейчас в Посольский приказ и отправляйся, ждут тебя там…

Рудольфус кланялся. Соглашался, благодарил и думал, что Бориса убирать надобно.

Известно же, кто молодняк учит, тот и прав, тот и в головы детские что захочешь вложит.

Когда юных россов в Лемберге да Франконии б обучали, они б мигом стали Россу отсталой да древней считать. А Борис на другое замахнулся.

Он не просто преподавателей позвать хочет, нет! Он книги желает, да не по философии какой, а по естественным наукам, по тем наукам, которые страны вперед двигают. Свои корабелы, свои астрономы, свои строители, свои лекари — это все для страны надобно.

И учить по этим книгам россов будут россы. Уж Руди-то себе не врал.

Не разберутся они в знаниях да науках чужеземных? Еще как сообразят!

И прочитают, и поймут, и дополнят — они еще и поумнее некоторых графьев да герцогов. И через два-три поколения вырастут россы, которые на Лемберг и Франконию, Джерман и Ромею будут сверху вниз смотреть. Очень даже легко.

А такого допускать нельзя.

Россам внушать надобно, что они тут на старине сидят, аж подбрюшье сгнило, а вот там-то, в иноземщине все светлое и радостное! Чтобы туда они тянулись, чтобы на все родное и домашнее плевали сверху вниз. Тогда и покорить их можно будет.

А Борис основы ломает.

Убирать его надобно, да побыстрее…

Что ж.

Ты хочешь, государь? Я поеду. А уж что привезу…

Не обладал Сивый никакими силами волховскими, его умение в другом было.

Выглядел он так… когда умылся, причесался, совершенно невзрачным стал, неприметным, обыденным. Холоп — и холоп, таких на любом подворье десяток бегает, вот и не обращал на него никто внимания. А уж лавка деревянная в руках и вовсе его в невидимку превратила.

Несет мужик лавку?

Знает куда несет, зачем несет… и пусть его! Никто и не задумался даже.

Дарёна на то время малышку Варвару тетешкала. Капризничала маленькая, зубки у нее резаться начинали. *

*- у отдельных детей в 4–5 месяцев режутся, а то и раньше. Прим. авт.

Вот и получите все радости. Тут и слюни бахромой, тут и глазки красные, и сопельки, и плачет малышка, и спать не хочет… Устя обещала сварить чего полезного, но пока не сварит — все на ручках, все на нянюшке.

Знала Дарёна, что это не Илюшина дочка родная, ну так и что с того?

Повзрослел парень, мужчиной стал. Малышку, словно родную принял, для такого душа нужна не грошовая, не бросовая. Иные и для родных-то малышей в душонке своей места не найдут, а тут…

Илья лично нянюшку попросил, та и растаяла, сердиться не стала.

Чужое дитя?

Не тот отец, кто сделал, а тот, кто вырастит! Да и в радость ей маленькая Варюшка.

Боярышни уж выросли, малышей она еще когда дождется, да и допустят ли ее к тем малышам? А тут счастье маленькое, нечаянное, да уже любимое!

На мужика, который лавку зачем-то принес, Дарёна и внимания не обратила. Кивнула, мол, у окна поставь — и снова к Вареньке.

Сивый вперед шагнул, засапожник в ладонь удобно лег. Много ли бабе надобно?

За волосья ухватить, да горло перехватить, чтоб орать не вздумала. Чтобы шума не было. Подержать секунд несколько, да и оттолкнуть, чтобы кровью не заляпаться.

Не успел.

Дверь скрипнула.

Обернулась Дарёна, увидела перед собой татя с ножом занесенным, ахнула — и малышку собой загородила, руку нелепо вперед вытянула.