То-то же.

Молчит — и пусть молчит. Сама понимает, не на что ей надеяться. Еще Борису ведьмы рядом не хватало! Оно понятно, половина бояр жалуется, что жены у них — чисто ведьмы. Но… Борису-то жаловаться и некому. Разводиться придется.

Патриарх себя долго ждать не заставил.

Пришел, голову склонил, царя благословил.

— Дурные вести до меня доходят, государь.

— О супруге моей?

Макарий только руками развел. Понятное дело, пока Борис горевать изволил, все про Марину узнали, и про припадок, и про слова царские. Боярин Пущин молчал, а только слугам рты не заткнешь. Когда раньше царица прихварывала, случалось такое, государь рядом с ней сидел, чуть ли с ложечки ее не кормил, а сейчас и поговорил жестоко, и ушел сразу же. Ой, неспроста.

О таком-то патриарху мигом донесли.

— Ну а коли так, — согласился Борис, — то и думать нечего. Марину — в монастырь, отче, да под замок крепкий. Сам понимаешь, у меня жена больной быть не может. Наследники Россе надобны, а от больной бабы какие наследники могут быть? То-то и оно…

Макарий кивнул.

— Прав ты, государь. Я уж думал уговаривать тебя, а ты сам все правильно решил.

— Посмотрел я на Федора, налюбовался вдосыт, не справится он с Россой, да своих детей я хочу, Макарий.

— Государь?

— Подбери для Марины монастырь хороший, пусть доживет там честь по чести. Боярская дума мой развод одобрит, а там и жениться пора придет.

Макарий закивал.

— Подберу, государь! Ох, радость-то какая! Опамятовал!

Борис только вздохнул.

По-хорошему, казнить бы ее за измену, за шашни ее, за черное колдовство, да рука не поднималась.

Пусть мара, пусть наваждение, а все же хорошо им вместе было, и ему, и ей…. Может, и любила она его, как могла. Не убила ведь, не отравила, а еще как могла…

Вот и он не убьет, не казнит, как ведьму казнить положено, жизнь бывшей супруге оставит. А все остальное… заслужила.

— Опамятовал.

— Когда рунайку-то везти, государь?

— Как монастырь подберешь, Макарий, так пусть и отправляется сразу же, чего тянуть? Не стоит женщине надежду напрасную давать, чем быстрее осознает Марина, что кончено все, тем лучше.

Да и просто ведьму рядом с собой держать не надобно бы, но о том промолчит Борис. Не то патриарх точно ее сожжет.

— Слава Богу, государь! Молиться буду, чтобы в новом браке у тебя все хорошо было, чтобы деточек твоих я окрестить успел! Может, монастырь святой Варвары?

— Это который?

— В Ярославле, государь.*

*- такого монастыря в реальном Ярославле нет. Но — мир чуточку альтернативный, прим. авт.

— Хорошо, патриарх. Я Марину готовить прикажу, а ты спишись покамест с Ярославлем, гонца, что ли, послать им. Пусть приготовят все. Будет Марина там жить, безвыездно. Как раз приготовить они все успеют, а Марина туда санным путем и отправится через несколько дней.

— Вот и ладно, государь. А там по весне и для тебя отбор устроить можно?

Борис только головой качнул.

— Не нужно, Макарий. Выбрал я уже.

— Кого ж, государь?

Макарий и так понял, что выбрал Борис. Такое у него лицо стало… светлое. Ясное.

С таким лицом только о любимых думают, и о любящих. Когда не взаимная любовь, так-то и не смотрят.

— Неважно это. Главное, чтобы на ней Федор не женился.

— Ох, государь.

— А что такого? Али не мужчина я?

— Как бы сплетни не поползли нехорошие, государь.

— Судьба царская такая, Макарий. Что ни сделай, а сплетничать о тебе будут. А уж что потомки скажут, и вовсе лучше не думать.

— Ты, государь, сначала сделай потомков тех…

— И за этим дело не станет.

Улыбка у Бориса стала веселой и лукавой, и Макарий рукой махнул.

А какая, и правда, разница? Был отбор?

Был.

Что, государь на нем и себе не мог невесту заприметить? Тоже мог…

Главное, что рунайку ту отослать решился, а остальное… да и пусть! Своя царица-то куда как лучше, то каждому понятно!

— Хорошо, государь. Может, на Красную Горку и две свадебки сыграем?

— Подумать надобно, Макарий. Свадьба царская — сущее разорение.

— Вот бы и экономия была, государь?

— Я подумаю.

Настаивать Макарий не решился. Но порадовался втихомолку. Хорошо, когда все так сходится. А рунайка… да пусть ее! Не приобрела она себе сторонников, никто о ней не заплачет. Туда ей и дорога, в монастырь, о том и сказал государю еще раз. Мало ли что? Но Борис только головой кивнул, ни протестовать не стал, ни настаивать, ровно и не о его любимой речь велась.