Михайла едва в угол метнуться успел, с темнотой слиться, за колонной, как царица из комнаты вышла. А в руке у нее что?

Нет, не понять, вроде что-то черное виднеется, да держит она плотно, не разглядеть, и рукав длинный свисает. А лицо с каждым шагом меняется, вначале оно страшным было, а сейчас и ничего вроде, на прежнее похоже.

Ох, мамочки мои!

Что ж это делается-то?

На ватных ногах Михайла в комнату вернулся, к Фёдору подошел. Лежит царевич, расслабленный, спокойный, вроде и не было ничего.

А что у него на губах красное такое?

Михайла пальцем коснулся, принюхался, растер…

Да вот чтоб ему в могиле покоя не знать… кровь?

Небольшая келья была обставлена нарочито бедно. Да и к чему ее хозяину роскошь?

Немного удобства — то дело другое.

К примеру, ширма, за которой прячется нУжное ведро, или удобный тюфяк. Не из стремления к роскоши. Просто возраст уж таков — на жестком кости ломит. Спину выкручивает, аж спасения нет. Словно кто-то гвоздь меж лопаток забивает — и крутит, крутит его там, чтобы еще больнее было, еще страшнее. Боли хозяин кельи не боялся. Не настолько. Но — к чему она лишняя? Все ко времени быть должно, к месту.

Опять же, ширма не расшита золотом или драгоценностями, ведро самое простое, тюфяк не лебяжьим пухом набит, а обычным, гусиным…

Простой деревянный стол выполняет свою функцию — несет на себе множество бумаг, и кому какая разница, что он уже тридцать лет стоит на этом месте? Уже и вид потерял — хотя какой там вид? Вечно на нем как сугроб бумажный навален. И перо не павлинье, для письма — обычное, гусиное. И прибор письменный из дешевенького олова — ну так что же?

Хозяину кельи была важна реальная власть.

Не игра, не подделка, не подмена власти над жизнями и душами человеческими на пошлую роскошь. Нет.

Важно ему было, чтобы по одному слову его полки с места срывались, короли и князья повиновались, священники проповедовать начинали по слову его…

Да, именно его слову.

Господь?

Ну так Господь-то давненько по земле ходил. А когда б явился он в эту келью, так решения ее хозяина непременно б одобрил. Мало ли, что там и тогда было? Живем-то мы здесь и сейчас.

Требуется для защиты веры убить сто еретиков?

Убьем двести! Чтобы точно никто от расплаты не ушел.

Требуется город сжечь со всеми его жителями?

И такое бывало в летописях Ордена. И сжигали, и землю солью посыпали, и языки вырывали за упоминание о еретическом месте. Так ведь это не со зла творили рыцари! Они души спасали невинные. Ежели завелся в городе даже один еретик, то подобен он будет чуме и собаке бешеной, заразит он души невинные и впадут несчастные в грех ереси.

А коли не успеет заразить всех, и кто невиновный под меч рыцарский попадет?

Так они ж невинные, они непременно попадут в царствие Господне, к престолу Его. А Магистр помолится за их спасение. Как всегда молился.

Искренне.

Истово.

И бичевал себя искренне, и плоть умерщвлял — тоже от всей души. Это уж в старости чуточку ослабил вожжи. Понимал, когда умрет, не доведя дело до конца, преемники и промахнуться могут.

Не справятся. Не сумеют просто, для того иные силы надобны, иная вера, его убежденность за собой людей вести.

Дело всей жизни его.

Росса!

Богатая страна, в которой даже самый бедный житель ходит в мехах.

Громадная страна, в которой можно ехать от одного города до другого несколько месяцев — и не доехать. Страна, в которой трещат лютые морозы, а золото валяется под ногами россыпью. В которой бродят по улицам медведи и звери песцы.

Страна, не знающая истинной веры!

Вот что самое ужасное! Самое кошмарное!

И ведь живут они, и горя не знают. И строятся в Россе храмы, но крестятся они там не по-людски, а справа налево, и сажают поодаль от храмов березовые и дубовые рощи, в которых ставят грязные капища языческие. Дубовые рощи для Рода. Березовые — для Живы.

Воистину, безумны эти россы — как можно предположить хоть на миг, что бог может быть… женщиной?! Даже подумать о таком уже грех, уже ересь лютая, беззаконная, за такое и живьем-то сжечь мало будет! Какую казнь ни возьми — все одно не хватит ее за такое кощунство.

Женщина может быть пригодна для деторождения, но для чего-то еще? Это просто красивый и глупый сосуд для мужского семени, так и относиться к ним надобно. Чтобы сидели в своих домах, выходили только в церквы и на рынок, а занимались бы домом и детьми. И так от них вреда достаточно.