Остальные засмеялись, хотя ничего смешного здесь не было. Им и не нужен был смех. Лишь нежность. Но ее не было больше ни в чем.

Синния вздохнула, собираясь продолжить. Рикар обернулся к ней.

– Мы познакомились с ней на оргсобрании. Ньол, я, Иринна и еще один паренек, тот не удержался. Как же его звали?

– Элликс, – подсказал Дафид.

– Верно, верно. Она так нервничала, и Ньол решил, что она больше не придет. Что мы ее спугнули.

– Она как-то угостила меня мороженым, – сказал Дафид. – Это было… может, через полгода после запуска проекта. Я задержался после работы, чтобы промыть дрожжевые баки… – Кампар содрогнулся. Дрожжевые баки славились исходившей от них вонью и омерзительным темным налетом. – А Иринна уходила с кем-то из друзей. Заметила, что в лаборатории кто-то остался, и принесла мне мороженое. Апельсиновое.

– Она была добрая, правда, – сказал Кампар. Он плакал. Все они плакали. Но не всхлипывали. Может, придет и это, но не теперь. – Помню, я зашел в лабораторию после особенно трудного расставания с одним парнем. Я не собирался никому рассказывать, но она увидела меня и сразу поняла…

Рикар не в первый раз присутствовал на таком неофициальном вечере памяти. Несколько человек в необычном месте, в необычное время вспоминали кого-нибудь из ушедших. Они и друзьями-то не были. Да и не надо. Суть в ритуале. Слушая, как Кампар, Синния и Дафид извлекают из себя воспоминания об умершей и пускают их по кругу, Рикар думал, что это свойственно всем людям. Наверное, и в прошлом им чуть легче было выносить тюрьмы и концлагеря, если они вот так собирались вместе. Он надеялся, что так и было.

Что-то побуждало его сходить за Джессин. А может, и за Илси с Тоннером. Что-то, наоборот, отговаривало: пусть они поспят. Победило то, что требовало меньше усилий, и они проговорили так долго, что он уже ожидал увидеть рассвет в небе чужой планеты.

Стук в дверь не был извещением о госте или просьбой дать разрешение. Просто один предмет стукнул о другой, и широкая дверь откатилась в сторону. В нее ввалились четыре козлоспрута, называвшие себя синенами. Они пахли давно не чищенным аквариумом и вчетвером несли металлическую раму с сеткой. Рикар не сразу понял, что это такое, – возможно, от усталости.

Дафид встал:

– Она там. Идите за мной.

И тут поднялся на ноги Кампар, а вслед за ним – Синния. Встал и Рикар. Что-то скребло, билось, раздался писк, больше похожий на шипение проколотой шины, чем на внятную речь. Открылась еще одна дверь, и в коридоре появилась Джессин. А потом Тоннер с Илси.

Никто ничего не сказал, они просто стояли, пока инопланетяне-охранники выносили то, что было Иринной, а Дафид шел следом. Иринна выглядела довольно мирно, но смерть, не приукрашенная искусством гробовщика, не выглядела фотогеничной. Рот остался приоткрытым, глаза ввалились, взгляд, даже сквозь приоткрытые веки, казался невидящим. Что-то вроде полуобгоревшего предмета, который имел некоторое сходство с их старой знакомой.

Инопланетяне вышли, и Дафид закрыл за ними дверь. Звук походил на последнее слово приговора.

С минуту все молчали, не шевелясь. Потом Тоннер шагнул в комнату. Рикар испугался: вдруг тот намеревается произнести речь? Но он сказал только:

– Завтра рабочий день.

– Завтра рабочий день, – эхом отозвался Кампар и свернул в коридор. Все разошлись по своим комнатам, Рикар задержался, глядя в окно на чужой мир. Ему хотелось сигарету. Ему много чего хотелось.

Жизнь продолжалась. В этом и был ужас. Они оказались вырваны из своего мира, из своей жизни, из всего, определявшего, кем и чем они были. Из своей истории. Их убивали или вынуждали смотреть, как умирают близкие. А потом они проголодались. Захотелось пить. Помочиться. Кто-то пошутил, и они рассмеялись, пусть и невесело. Они мыли посуду. Переодевались. Хоронили друзей. Казалось, все это должно было прекратиться – но оно не прекращалось. Медленная, малозаметная пульсация жизни предъявляла свои требования, вопреки всему. Как бы ни было плохо, как бы ни было непереносимо, странно и больно, обыденность брала свое.

Он еще постоял в одиночестве, потом пошел отдыхать. Похороны состоялись.

У Кампара саднили натертые кончики пальцев. А центрифуга все не снималась с креплений.

– Еще раз, – сказал Тоннер.

– Минуту, – отозвался Кампар. – Соберусь с силами, а?

Тоннер резко кивнул, но не вышел из себя. В сущности, Кампар не мог его винить. Он тоже был бы рад оказаться где угодно, только не здесь. В лаборатории царил хаос. Легкое оборудование – подносы, пробирки с образцами, датчики – было разбросано или разбито. То, что потяжелее, – изгажено (Кампар счел это испражнениями врага), но осталось целым. На стенах – обгорелые пятна. И кровь. Кровь Иринны, кровь Джессин. Хотелось думать, что и кровь врагов тоже. Он привалился спиной к стене, согнул и разогнул руки, разгоняя боль, вызванную усталостью.

В голове прокручивались реплики, складывались шуточки, остроты. «Вам не приходило в голову, что некоторые занятия непоправимо разрушают душу? Ума не приложу, почему я подумал об этом». «Наше библиотечное приложение уже выглядит положительно цивилизованным». «Если так будет продолжаться, придется жаловаться в профсоюз». Болтовня, вымученные остроты – все это значило не больше птичьего щебета. Вторая половина сознания слушала и мечтала, чтобы первая заткнулась. Будь у них выпивка, заткнуть ее, наверное, было бы проще.

Там, где ниша выходила в соборный зал, стояли Дафид с Рикаром – как охранники на месте преступления. Кампар отметил про себя, что Тоннер не возражает против возвращения паршивой овцы в стадо. Расчет на будущее для каждого из них изменился. Как именно, он еще не понял – не считая радостей, доставляемых эвакуацией оборудования в военное время.

– Ты готов? – спросил Тоннер: не то чтобы резко, но и не без этого.

– Будто для того и родился, – ответил Кампар. Он повернулся, втиснул кончики пальцев в щелку между креплением центрифуги и прилавком, выждал, пока Тоннер досчитает до трех. Они дружно навалились, и плоть рабочего пространства заскрипела под их напором. Тоннер тихо и неумолчно сыпал непристойностями, будто они прибавляли ему сил. Кампар просто тянул…