Те полтора года я провёл, как обычный никому не нужный больной старикан. Довольствовался лишь вниманием медперсонала. Видимо, именно поэтому сейчас я не страдаю от смены деятельности. Моя деятельность не «сменилась», Эмма. Она сперва закончилась (процедуры в клинике я деятельностью не считаю). А затем началась снова — на этот раз в виде нынешних школьных будней, подзабытых за шестьдесят лет.

Если честно, то сегодня на уроке истории я откровенно скучал. Снова. Но заметь: я отсидел его от звонка до звонка. Я по-прежнему считаю эту учёбу глупым занятием. Да. Но уже не вижу её напрасной тратой времени. Новая жизнь развивается по тем же законам, что и прошлая. Поэтому я точно тебе говорю: эти оставшиеся до получения школьного аттестата четыре месяца учёбы — сэкономят мне в будущем год учёбы в вечерней школе.

Зачем мне вечерка, Эмма?

Нет, теперь мне вечерка нужна.

А вот аттестат о среднем образовании мне точно понадобится, вот увидишь'.

В пятницу после уроков я настоял на том, чтобы Иришка и Лёша меня не ждали — шли к Иришке домой. Сказал, что Черепанов часок прекрасно помузицирует и без меня. Заявил, что Лукина не хуже меня подскажет ему ошибки. Проводил Алексея и Иришку до выхода из школы. Свернул в актовый зал, где пока ещё не собрались артисты школьного театра (у одиннадцатого «Б» и десятого «А» сегодня было на один урок больше, чем у нашего класса).

Свет я не включил (за окном пока не стемнело). Прошёл по пустому залу, поднялся на сцену. Уселся рядом с пианино, отрегулировал под себя стул. Скудное освещение напомнило о концертах, которые я устраивал для своей прикованной к постели второй жены. Тогда я тоже обходился лишь светом из окна. Вот только я играл не на пианино — тогда я терзал струны гитары. Я усмехнулся: вспомнил, как странно звучали под гитару песни Джо Дассена.

Я поднял клавиатурную крышку, прикоснулся к клавишам.

В памяти послушно всплыла мелодия.

Пианино пусть и коряво, но всё же её озвучило.

— Et si tu n’existais pas, dis-moi pourquoi j’existerais, — пропел я. — Pour trainer dans un monde sans toi, sans espoir et sans regrets…

«А если бы тебя не было, скажи мне, почему я существую, — переводила Эмма мои слова с французского языка. — Болтаться по миру без тебя, без надежды и сожалений…»

Пение на французском языке успокаивало мою больную супругу. Потому что она по утрам не узнавала моё морщинистое лицо; не понимала, где и почему очутилась. Встать с кровати она не могла. Я брал в руки гитару, усаживался около её кровати. Начинал почти всегда с репертуара Джо Дассена. Жена успокаивалась, прислушивалась к моему пению. После третьей песни я обычно склонялся над ней — вытирал платком с её глаз слёзы…

— Et si tu n’existais pas…

«А если бы тебя не было…»

Я пел третий куплет, когда мой голос дрогнул. Сердце в груди забилось чаще, потому что мне вдруг померещилось: я увидел призрак моей покойной жены. Но я тут же сообразил, что заметил вовсе не приведение. Да и на мою вторую жену эта женщина не походила. В актовый зал вошла Лидия Николаевна (моя нынешняя классная руководительница). Я видел, как она бесшумно прошла вдоль стены, уселась в кресло третьего ряда; подпёрла подбородок кулаком.

— Et si tu n’existais pas…

«А если бы тебя не было…»

Слова песни на французском языке прекрасно вплетались в музыку. Мой голос словно стал вторым музыкальным инструментом: солировал в дуэте с уставшим школьным пианино. Он не фальшивил, задавал тон выступлению. Звучал успокаивающе. При тусклом освещении он будто бы убаюкивал — Лидия Николаевна не шевелилась, точно она уснула под моё пение. Но она не спала. Я видел, как влажно блестели её широко открытые глаза.

— … Simplement pour te creer. Et pour te regarder.

«…Я себе тебя создал. Смотрю в твои глаза».

Я замолчал. Смолк в моей голове и голос моей виртуальной помощницы. Стихли звуки музыки.

Тихо и нерешительно прозвучали аплодисменты.

— Я обожаю песни на французском языке, — сказала Лидия Николаевна. — Они прекрасны.

Я увидел, как она прикоснулась к своим глазам носовым платком.

— Всегда мечтала выучить французский язык… но не сложилось.

Учительница улыбнулась.

— Ещё выучите, Лидия Николаевна, — сказал я. — Если захотите. Какие ваши годы.

— Поздно мне уже новые языки учить. Это вам, молодёжь, сейчас открыты все дороги. А мне, Василий, почти сорок пять лет. Да и вообще… Не до языков мне теперь.

Я искренне усмехнулся.

— Вы ещё не вышли за рамки молодости, Лидия Николаевна. У вас ещё всё впереди. Ваша жизнь только началась. Хотите — языки учите. Хотите — на скрипке играйте. Кто вам мешает?

Учительница улыбнулась, покачала головой.

— Скрипка — это точно не моё, — сказала она. — На скрипке я в детстве играла. Больше не хочу. Музыкант из меня не получился.