Я взмахнул зажатым в руке портфелем, сказал:

— Есть у меня кое-какая информация. Она касается Лидии Николаевны. Но озвучить её пока не могу. Позже поймёте, почему. Если эта информация подтвердится, то мы обойдёмся и без помощи Тюляева, и без милиции.

В субботу на уроках я смотрел на учителей, но не слушал их рассказы. Сказалась почти бессонная ночь — я зевал, прикрывая ладонью рот, потирал глаза. Радовался тому, что в шестнадцать лет бессонная ночь переносилась организмом относительно легко. Мысленно я то и дело возвращался к статье, зачитанной мне вчера вечером Эммой. Решение я принял ещё ночью. Но не успокоился после этого. Всё ещё прикидывал варианты дальнейших событий. Уже не раздумывал об их «цене».

На уроке истории я попросил свою виртуальную помощницу, чтобы она прочла статью снова. Но не сначала, а со второй части, где упоминали о Лидии Николаевне Некрасовой. Слушал приятный женский голос, звучавший у меня в голове, посматривал в сторону Лёши Черепанова. Алексей сегодня на уроках снова рисовал. Темой его рисунков теперь был не космос. В тетради Черепанова горели советские и немецкие танки, пылали опрокинувшиеся на бок вагоны пассажирского поезда.

«…Открытие обновлённого мемориала на братской могиле жертв Великой Отечественной войны около деревни Полесье Брестского района двадцать второго июня ознаменовалось и радостным событием, — говорила Эмма. — Рядом с памятными плитами Полесского мемориала в этот день встретили друг друга спустя пятьдесят лет после расставания супруги Некрасовы: Лидия Николаевна и Леонид Аристархович. Журналистка нашей газеты стала свидетельницей этой трогательной встречи…»

После уроков я не пошёл домой — задержался в школе. Сказал Иришке, Алексею и Наде, чтобы шли к Лукиным без меня. Пообещал, что явлюсь туда примерно через час. Черепанов заявил, что в таком случае он сперва занесёт домой портфель и переоденется. Лишь после того заявится к Иришке. Надя поддержала его идею: тоже не пошла сразу к Лукиным. Я проводил своих юных приятелей до выхода из школы. Затем побрёл к окнам первого этажа. Разглядывал на улице покрывшиеся ледяной коркой сугробы. Изредка посматривал на часы, ждал окончания урока: Лидия Николаевна Некрасова сейчас вела занятие у одиннадцатого «А» класса.

К кабинету немецкого языка я подошёл за минуту до звонка. Услышал за дверью голос Лидии Николаевны — учительница говорила на немецком языке. Я невольно прислушался. На несколько секунд будто бы очутился в центре Берлина, где мой слух часто улавливал немецкую речь, слегка искажённую русским акцентом. Трель звонка развеяла наваждение. У меня за спиной резко распахнулись сразу три двери. Оттуда в коридор вышли шумные группы пионеров, будто уже стоявших перед звонком у порогов кабинетов на низком старте. Голос Лидии Николаевны за дверью смолк. Его сменили голоса одиннадцатиклассников.

Я на шаг сдвинулся вправо от входа в кабинет — за три секунды до того, как оттуда появился первый представитель одиннадцатого «А» класса. Парень узнал меня (после статей в газетах меня узнавали все старшеклассники сорок восьмой школы), поздоровался. Поздоровались со мной и шагнувшие вслед за ним через порог две симпатичные круглолицые девчонки. Они кокетливо улыбнулись — будто бы позабыли, что я всего лишь «десятиклашка». Одиннадцатиклассники выходили из кабинета один за другим, кивали мне, приветствовали устно, протягивали руки для рукопожатий. Поздоровалась со мной и Лена Зосимова.

Она удивлённо приподняла брови и спросила:

— Василий, ты меня ищешь?

— Рад тебя видеть, Лена, — сказал я. — Нет, сегодня я явился не к тебе. Жду нашу классную руководительницу.

Я указал на приоткрытую дверь кабинета.

Зосимова улыбнулась.

— Значит, мне повезло, что я тебя встретила, — заявила она. — Как раз вспоминала о тебе.

Лена поинтересовалась, как продвигалось выполнение моего комсомольского поручения. Я заверил комсорга, что уже сегодня вечером передам пригласительные открытки в отдел кадров завода. Ещё Зосимова сообщила, что в следующую субботу после уроков состоится первая «общая» репетиция праздничного концерта. Я пообещал, что мы с Черепановым непременно на эту репетицию явимся. Лена поздравила меня с выходом статьи в «Комсомольской правде», словно это была очередная похвальная грамота. Сказала, что я неплохо выглядел на фото в газете. Заявила, что припрятала дома одну газету — непременно сохранит её «на память».

Зосимову окликнули подруги — Лена попрощалась со мной и поспешила к одноклассницам. Я взглянул ей вслед. Задержал взгляд на раскачивавшихся в такт шагам девчонки заплетённых в толстую косу волосах. Заметил, что кончик косы будто бы поглаживал комсорга школы по ягодицам. Пожал руку очередному одиннадцатикласснику и вошёл в кабинет немецкого языка. Лидия Николаевна сидела за столом, делала запись в классном журнале. Она заметила меня, поздоровалась. Я взглянул на её лицо — отметил, что круги вокруг её глаз слегка посветлели (словно Некрасова сегодня ночью хорошо отдохнула). Прикрыл за собой дверь.

— Что случилось, Вася? — спросила учительница.

Должно быть, это «случилось» читалось у меня во взгляде.

— Здравствуйте, Лидия Николаевна. Хочу с вами поговорить.

Некрасова положила на журнал авторучку. Я отметил, что одиннадцатый «А» покинул класс в полном составе. Поднял с пола тетрадный лист — положил его на первую парту. Подошёл к учительскому столу, уселся на лавку за первую парту (занял место Нади-маленькой). Уточнил у Лидии Николаевны, нет ли у неё сейчас очередного занятия — Некрасова мне с иронией в голосе ответила, что «освободилась до понедельника». Я взглянул на учительницу и невольно вспомнил ту, восемнадцатилетнюю девушку Лиду, которую видел вчера на фотографии. Заодно я воскресил в памяти и улыбчивое лицо светловолосого танкиста.