— Не я. Когда родители поняли, что я… что можно вернуть мне интеллект, пусть временно, не навсегда, они стали давать мне препарат сами.

Вот она, тайна Лазовских.

— И что было потом?

Он снова ухмыльнулся. Улыбка была перекошенной, с кровавыми уголками, но в ней сквозила злость и насмешка.

— Ты правда хочешь это знать, дядя Андрей? — прохрипел он. — Всё равно никто тебе не поверит. А я теперь уже всё равно сдохну. Моя тайна уйдёт со мной.

— Перед смертью, Гриш, — сказал я тихо, — мы все равны. Там, по ту сторону, уже не важно, кем ты был. Расскажи. Может, кому-то это ещё поможет. Может, хоть одна душа избежит той участи, в которую вы всех втянули. Ведь ты… Зачем ты убил своих родителей и брата?

Он замолчал. На секунду дыхание сбилось. Потом, выдохнув хрипло, он прошептал:

— Я нисколько не сожалею об этом. Так должно быть.

Он смотрел в одну точку, словно ещё мог думать о чем-то важном.

— Похоже, вещество тебе мозг окончательно сожгло, — сказал я.

— Они были слабаки, — сказал он медленно, будто жевал эти слова. — Я не только умнел под этой штукой. Я чувствовал… что мне нужно. Жажда приходила сразу вместе с интеллектом. Хотелось не просто убивать, а… охотиться. Чувствовать, как страх жертвы проходит через меня. Становится моим. Тебе не понять, ты не охотник, ты не убивал.

— Убивал, — я перевел пистолет чуть вверх, на уровень его груди.

Он, словно и не обращая на меня никакого внимания, продолжал:

— Когда родители узнали… они не спорили, не осудили. Ни капли. Знаешь, что они сказали? «Мы надеялись, что ты навсегда излечишься». Им было тяжело, им самим. И они… стали брать у Бобырёва препарат. Пичкали меня им. Регулярно. Втайне. Надеялись, что эффект закрепится. Но он был временным. Постоянной платой стали мои… вылазки.

— Вылазки?

— Да, — медленно кивнул Гриша, не глядя на меня. — По ночам. В лес, цель была — к тем, кто шастали у озера. Я выбирал их… сам. Мы с отцом… обсуждали. Иногда. Но чаще — это были случайные. Те, кого никто искать не станет.

Я сжал челюсть.

— Случайные? Просто потому, что оказались не там, не в то время?

Он промолчал. Только плечи дрогнули.

— И твоя семейка… — продолжал я допытываться, — ни разу тебя не остановила? Как так получилось, что они стали такими же?

Гриша медленно повернул голову, глянул в сторону, куда-то за моё плечо, будто видел там кого-то.

— Отец… — выдохнул он. — Он… не просто принимал. Он верил в нечто другое. Он считал, что это… выше нас. Дар. Миссия. Судьба. Мой разум — это что-то особенное.

— Дар? — повторил я. — Что за бред?

— Да-а… бред. Но он так не считал. Он говорил — мы не просто семья. — Голос Гриши становился глуше, тише. — Мы род. Наследие. Избранные.

— Избранные?.. — переспросил я почти с усмешкой, но он не отреагировал.

— Отец был помешан на крови, на родословных. Он сидел над книгами, чертежами, символами, знаками. Весь подвал был в каких-то записках, книгах. Он строил древо нашего рода — до двадцатого колена. Говорил, что кровь — не просто кровь. Это код. И этот ПС-63, — Гриша иронично хмыкнул, — он считал не веществом, а откровением. Посланием свыше. Средством очищения.

Я молчал. Понял, как смотрят на мир те, кто верит, будто им можно больше, чем другим.

— Через кровь мы очищали мир, говорил отец. Он говорил, убивать — не грех. Грех — не исполнить свою роль.

— А зачем было вырезать сердца?

— А сердце… сердце — это сосуд души. Он считал, что, забрав его, мы как бы… сохраняем то, что главное. А для меня сердце — как трофей забрать с охоты. Клык у зверя или рога у сохатого. Добыча. И если он хочет… Мне несложно было исполнять прихоть отца… Это как убить и ограбить, то же самое, ведь верно? Только трофей ценнее. Это и есть охота.

Он опустил взгляд, как будто только сейчас осознал, что сказал. Но в глазах не было раскаяния. Только смертельная усталость.

— А после… вы прятали трупы в озере, — задумчиво проговорил я.

Гриша снова закашлялся, морщась, но продолжал:

— Мы бросали тела в озеро. Он говорил — вода поглотит вину. Очистит. А когда вода чернела, как нефть, он только улыбался. Говорил, знак. Мы ждали нужной фазы. Ждали почернения. Тогда я принимал препарат. Тогда становился тем, кем должен. Все это чушь, конечно, с очищением, но он понимал главное… трупы действительно не всплывали. Если их бросить в воду, когда она черная.

Я всё смотрел на него. Передо мной не было того безобидного и жалкого дурачка. Передо мной был хищник. Раненный, но не сломленный и по-прежнему опасный.

— А начальник милиции? Виктор Игнатьевич ведь знал о ваших кровавых делишках…

— Вся эта история… всё это… — Гриша снова открыл глаза. — Это ведь Бобырёву тоже было выгодно. Он прикрывал нас. Он давал вещество отцу. И никто не совался на озеро. Его обходили стороной. И бункер оставался забытым… А потом когда все пошло к черту, Бобырев спрятал нас здесь. Но ты вот нашел. Эх… Не рассчитал подполковник, а сам, поди, сбежал уже.