Я скинул хэбэ, натянул на себя старые брюки, рубашку и ветровку. Ветровку эту я любил, да. Синяя холщовая, на молнии.

— Закройся, — сказал я глупой Лене, завороженно следившей за сменой одежды, и вышел из комнаты.

В отделение, естественно, куда же ещё. Когда мы вышли из общаги, я посмотрел по сторонам. Васиного грузовика не было. Но, я думаю, наружка была. Если они затратили столько средств на встречу со мной, то поставить топтуна было вполне можно и даже разумно. Им, судя по всему, хотелось достать Весёлкина, как говорится, живым или мёртвым. Очень хотелось. Но почему-то не получалось.

Интересный типок этот Весёлкин. Я вот тоже, не хуже того полковника хочу с ним встретиться. Накопились вопросики. Накопились. Никак только дойти не могу. Ну ничего, вот вырвусь в Питер, наведу о нём справочки.

В отделении меня посадили на стул перед кабинетом начальника. «Капитан Сапрыкин З. И.» гласила табличка. З… Зиновий, Захар, Зосима… Забиб, Загит… Интересно, кто он такой. Загит Иванович или Зосима Исхакович?..

Время тянулось медленно, никто на меня не обращал внимания. Выпустить из отделения не выпустили бы, но и следить неусыпно не следили. Мимо ходили сержанты и рядовые, заходили в кабинет начальника, и оттуда сразу начинали лететь брань и крики. Из кабинета подчинённые вылетали взмыленные и красные, как раки.

Пользуясь возможностью, я закрыл глаза и погрузился в дремоту. В самолёте я спал, конечно, но в дороге, какой сон. А тут минутка покоя. Опять же, когда ещё случай представится — неизвестно. Ещё и радио в коридоре усыпляло. Концерт по заявкам радиослушателей выдался на редкость мелодичный и умиротворяющий. Вот и сейчас баюкала меня Валя Толкунова:

Стою на полустаночке

В цветастом полушалочке,

А мимо пролетают поезда,

А рельсы-то как водится

У горизонта сходятся

Где ж вы, мои весенние года

Где ж вы, мои весенние года…

Вот, действительно, года-то мои — весенние, лучше и не скажешь…

Из дремоты меня вырвал окрик.

— Стрелец! В камере будешь на массу давить! Подъём!

Спал я неглубоко, продолжая отслеживать происходящее, поэтому сразу открыл глаза.

— Да не сплю я, товарищ капитан, — устало сказал я. — У вас разве уснёшь. Крик, мат-перемат. Образцовое, понимаешь, отделение, нечего сказать.

— Что?! — заревел капитан, отчётливо произнеся букву «ч». — А ну, встать! В кабинет шагом марш!

Он был щуплым, желчным и скандальным. Короткие волосы топорщились дыбом, а на правом мизинце красовался длинный и отвратительный ноготь, как у бабы Яги. Да… Особого беспокойства я не испытывал. Я за свою жизнь столько их понасмотрелся, всех этих унтер Пришибеевых разных мастей и рангов. К тому же у меня была домашняя заготовочка.

Я понимал, конечно, что в семьдесят седьмом уже кое-где дяденьки милиционеры начинают беспредельничать, но пока это было, скорее, исключением, чем правилом.

Как только я вошёл, он тут же разорался, перемежая речь отборными ругательствами, а я спокойно рассматривал обстановку. Совершенно стандартные тёмно-зелёные стены, выкрашенные масляной краской, выцветший портрет генсека, несгораемый шкаф, стол, заваленный блёкло-жёлтыми картонными папками, чёрный карборлитовый телефон, как у председателя сельсовета и радиорепродуктор. А ещё, как водится, графин с водой и гранёный стакан.

Проорав свои проклятья и угрозы посадить меня на тридцать три пожизненных и ещё раз пятнадцать расстрелять, он внезапно успокоился и подал мне лист бумаги.

— Садись, пиши.

— Что писать?

— Чистосердечное, что ещё. Я продиктую. Я, Стрелец такой-то как там тебя по батюшке, дата, место рождения, место жительства, место работы, в данном случае, место учёбы и обстоятельства хулиганского нападения на гражданина Цесаревича Артура Борисовича. Излагай чётко без фантазий. Если что, будешь переписывать.

— Товарищ капитан, разрешите вопрос.

— Ну, — нахмурился он.

— Имя отчество какое у вас?

— Захар Игнатьевич, — недовольно ответил он.

— Понятно.

— Что тебе понятно? — вновь завёлся он, как лодочный мотор.

Дёрни — и заревёт.

— Захар Игнатьевич, в данном случае не выйдет.

— Что не выйдет? — снова козырнул он буквой «ч».

— Неудобно говорить, но вы и сами понимать должны.

— Что!? — расширил он звуковую амплитуду.

— В общем так, имя полковника Сёмушкина Ивана Трофимовича, говорит вам о чём-нибудь?

Он сложил губы в форме куриного зада и полоснул гневным взглядом, как гиперболоидом. Прожёг буквально.