Шрифт:
— Заходи, — крикнул я прямо с постели.
— Ты вернулся уже? — спросила Зоя, зайдя в комнату. — Чего в темноте сидишь? Ну, как всё прошло?
Замечательно прошло, лучше не придумаешь.
— А тебя ещё не вызывали? — спросил я. — Ты же говорила…
— Ну, говорила, мне же Сомов сказал, вот и я говорила.
— А ты что, Зоя, от него получаешь все приказы?
— Пока да, всё через него идёт.
— Ну, — хмыкнул я, — возможно, ближайшая пара дней у тебя будет свободной, потому что, мне кажется, он возьмёт отгулы.
— Откуда у него… ой… ну-ка…
Она щёлкнула выключателем и уставилась на моё лицо.
— Нравится? — подмигнул я. — На тренировку сходил в кои-то веки.
Но Зоя шутки не поняла, она смотрела на следы на моём лице и пыталась понять, что её теперь ждёт. Ссадин на мне было немного, но сам факт их наличия говорил кое о чём важном.
— Это ты с Сомовым? — наконец обрела дар речи Зоя.
— Зой, ну ты чего всполошилась? Ты же спортсменка, бывает ведь, сама понимаешь.
— Пойдём, я продезинфицирую твоё лицо. Нужно протереть марганцовкой. Или фурацилином.
— Нет, не хочу. Я спать хочу.
Правда, хотел. Внутри разливалась опустошённость и лёгкая грусть. Зоя, взялась за мой подбородок и чуть повернула мою голову сначала влево, а потом вправо.
— Пойдём. У меня соседка сегодня не придёт ночевать, так что можешь погостить у меня. Пойдём, говорю тебе. Вставай, а то сейчас набегут разные докторши и Славики со своими тупыми подружками.
— Ну, надо же, какая осведомлённость, — усмехнулся я. — Ты что, следила за мной?
— Как смешно.
— Действительно смешно, — согласился я.
— У меня, — заговорщицки прошептала Зоя, — коньячок есть. Молдавский.
— Ну, коньяком-то меня не заманишь.
— Ещё есть котлеты и могу пожарить картошечку. И грибочки к картошечке имеются, солёные.
В общем, она меня уговорила. Мы поели, выпили коньяку и замолчали, думая каждый о своём. Два, блин, одиночества. Зоя включила соседский магнитофон и забралась на кровать, подобрав ноги.
Ленточка моя финишная
всё пройдёт и ты примешь меня
Примешь ты меня нынешнего
Нам не жить друг без друга…
— Грустно, Гриш, правда?
— Грустить нельзя, — сказал я.
— Почему это?
— Уныние — грех.
— О, ну надо же! Ты ещё и монах наверно. Не знала, что ты верующий.
— Никогда верующего не видела? — усмехнулся я.
— Да ну тебя… или… — она заинтересовалась и заглянула мне в глаза. — Или ты правда…
Живые глаза и приоткрытые губы и… Она заметила, что я рассматриваю её, замерла, стала вдруг необычайно серьёзной, будто, наконец, добралась до дела всей своей жизни, а потом порывисто прильнула ко мне и горячо поцеловала.
И мне вдруг стало жалко эту глупую и неплохую в принципе девчонку, тыкающуюся в меня, как слепой котёнок во вселенную, огромную, тёмную, неизведанную и страшную. Я прижал Зойку к себе, запустил пальцы в её гриву, и поцеловал в ответ. Она задрожала, откинула голову, подставляя шею и ключицы и красивые покатые плечи, а потом и тугие юные груди, трепетные и вздымающиеся не то от страха, не то от дикого животного восторга.
Впрочем, Зойка оказалась совсем не слепым котёнком. Она быстро превратилась в жрицу ночи и знатока земных радостей, дающего их мне и требующего для себя. До самбо у нас дело не дошло, но назвать её безынициативной у меня не повернулся бы язык.
Впрочем, на утро он и так не поворачивался от её требовательных поцелуев, длившихся всю ночь. Вот ведь молодость. Творит чудеса. Я думал, что после той мясорубки, в которой прокрутился вчера, неделю не смогу шевелиться. Но нет, задорная и неутомимая выдумщица Зойка меня от этого дела вполне излечила.
Только вот от горького осадка и от лёгкой грусти излечить она меня не смогла. Сегодня она напишет в отчёте, что объект склонил её к близости и теперь она сможет контролировать его ещё эффективнее, чем раньше. Да только она никогда не узнает, что всю ночь, сжимая её в объятиях, объект представлял совсем другую девушку. Ту, которая в эти объятия никогда не попадёт. Уж он этого точно не допустит.
Проснувшись поутру, я выскользнул из комнаты Зои, умылся, принял душ и поехал на встречу к Прокофьеву и Львову. Мы прошлись по лесу и обсудили вчерашнее и завтрашнее. Мне передали документы на машину. Теперь она принадлежала моему деду, а ездил я по доверенности, оформленной должным образом у нотариуса.