Этот якобы брат был абсолютно не тем, кого ожидал увидеть Ниов. Почему «якобы»? Потому что ни единый проблеск памяти не говорил о братских чувствах. Судя по отвращению на роже братца, со стороны Ранаяра была полнейшая взаимность. Это ему Каррам, который был вовсе не идиот, доверил восстание рабов? Это он очаровал непростую и разборчивую Иссу? Хотя одичавшую в этом своём Дубовье и видевшую одних лишь лекарей девушку не так было, наверное, и сложно очаровать.

Снова Исса… Память так и перескакивала с Иссы на Ранаяра. И никак не могла сложить их обоих вместе. Сейчас ему не хотелось видеть даже Иссу.

Он накинул свой серый дорожный плащ, который кто-то из рабов уже принёс ему назад — чистым, выстиранным. Укутался в него, надвинул капюшон — и тенью выскользнул из дворца. Хотелось побыть наедине с собой. А чтобы голова не взорвалась от мыслей, решил занять себя изучением Дайберга. Не того Дайберга, который виден знати — лощёный и богатый. А настоящего Дайберга. Такую пытливость можно было ждать от Авита, но никак не от Ниова. «Вот же краевед выискался!», сам про себя с насмешкой подумал Ниов. Для этого сам Пылевой Волк должен смешаться с пылью и стать незаметнее её. Никто его не увидит. А он будет лишь ушами и глазами.

Он крался по ужасно узким улочкам, где и два всадника с трудом бы разъехались. Кошмар, зачем же строиться так тесно? В этой тесноте тело как-то само собой вспомнило боевые навыки: он ловко уворачивался от прохожих и умудрился даже никого не задеть плечом. Тело-то вспомнило…

Потихоньку, постепенно улочки стали чуть пошире — на них уже спокойно проехала бы телега или карета. Миновав ещё пару кварталов, он вышел на рыночную площадь. Торговцев на ней в такой час уже, понятное дело, не было. Зато повыходили какие-то мимы, жонглёры, фокусники… В одном из концов площади собиралась толпа. Туда он и направился.

Удивительное чувство: поскольку Дайберг стоял на пересечении торговых путей, которые вели с востока на запад, здесь кого только не было! Люди с белой, медной, жёлтой и даже чёрной кожей! С волосами самых странных оттенков, и даже вовсе безволосые. В одеждах самых разных форм, какие и одеждой-то язык не поворачивался назвать. Вот чистокровных светловолосых северян тут было не видно — видимо, здешний климат был для них невыносим, и они довольствовались торговлей с Белой Долиной и восточными государствами, а сюда не совались. Да уж, Клов здесь будет диковинкой!

Пока Ниов разглядывал толпу, дюжие мужики уже соорудили помост, а чуть поодаль группка людей наряжалась в какие-то костюмы, странные даже для нынешней разношёрстной публики.

Тут Ниов наконец сообразил: это актёры, а помост — это импровизированная сцена. Подошли музыканты и заиграли, а толпа радостно захлопала и заулюлюкала. Вскоре на сцену вышли актёры. И разыграли сценку. Актёр в картонной короне всё решал, за кого выдать дочь. Актриса, что играла дочь, была не то, чтоб страшненькой — так, неказистой. На роль принцессы она явно не тянула. И тут появились три её «жениха». С этого места интерес в Ниове медленно вытеснялся яростью, потому что претендентами на руку этой «красавицы» были: дракон, а вернее, мужик в маске дракона, расшитой бисером, в плаще из блестящих клочков ткани — то бишь, «чешуи», и с уродливым огромным хвостом, который торчал сзади из-под плаща и всё норовил попасть под ноги актёрам. Второй жених был статный парень, который был страшно доволен собой и то и дело поправлял свой костюмчик. Подозрительно знакомый костюмчик: ало-оливковый, между прочим. А на груди сверкали какие-то нашитые блестяшки — вроде как «рубины». Знал бы Летислав, что тут за дрянные сценки ставят на Юге, давно бы безбоязненно развязал войну на границе, и Ниов бы нисколько его не осудил! А третьим «женихом» оказался какой-то чудовищный зверь, который — судя по выкрикам на дайбергском наречии, которое Ниов, да и остальные северяне Белой Долины в целом понимали — был шерстолапом. По крайней мере, вот каким представляют шерстолапа тут, на Юге! По правде говоря, это мало походило вообще на какое-либо творение природы. Человек в недоеденных молью и сшитых между собой пушистых кусочках — не меха, а жутким образом потрёпанной ткани, изображавшей мех, — как угорелый носился по сцене и вроде как сражался то с «рубиновым», то с «драконом». А «принцесса» же то и дело охала, подскакивала то к одному, то к другому жениху и подставляла им интересные места. И «женихи» то шлёпнут её, то ущипнут в перерывах между «сражением».

Толпа просто покатывалась. Ниова это всё, конечно, не веселило: эта, с позволения сказать, пьеса была явно навеяна слухами и небылицами после приезда их троицы.

Но самое возмутительное началось потом. Когда «принцесса», наконец, наскакалась, как лошадь, по сцене, когда «женихи», наконец, вдоволь её потискали на радость публике, их «битва» закончилась. Первым проиграл рубиновый, неестественно грохнувшись в левом углу сцены и при этом подмигивая девчонкам из толпы. Дракон и шерстолап пока ещё изображали битву гигантов, а принцесса всё заламывала руки и шныряла между ними.

Потом сдался и дракон. Победил шерстолап, и Ниов заподозрил неладное. И не ошибся: когда выигравший битву за принцессу начал страстно её душить в мохнатых объятиях под пафосные мелодекламации короля, принцесса потянула за край шкуры, и она упала.

По толпе прокатилось «Аааааах!». Наверное, все — и Ниов в их числе — подумали, что так вышло случайно. Но уже спустя секунду толпа опять захлопала: оказалось, что под костюмом шерстолапа был какой-то мужик в плаще, а лицо его было вымазано зелёными полосками краски. Он подозрительно знакомо хромал и переваливался. Даже переигрывал. И они с принцессой разыграли новую сцену: она кривилась и отталкивала его, а он пытался её схватить то за грудь, то за зад. Она отбивалась, а потом сдалась, и они под гаденькие частушки музыкантов и радостный хохот толпы очень живо и энергично изобразили, что же бывает с принцессами, когда они выходят замуж.

Ниов заскрежетал зубами и отвернулся от сцены. Мерзко! Он ринулся прочь сквозь толпу, задевая всех плечами. Пару раз задел — и попал прямо на рану. Его аж передёрнуло от боли, но он не останавливался.

Вот, значит, как они о Севере. Вот как они о Нокард — и Цедроге, и девушке!

На Ниова словно ушат помоев перевернули. Он стоял в противоположном углу площади и всё кутался в плащ. На сцене уже одних лицедеев сменили другие. Кто-то пил. Кто-то дрался. Кто-то занимался и вовсе тем, чем на улицах приличные люди обычно не занимаются. Вот он, настоящий Дайберг, которого так жаждал Ниов. Что ж, зато теперь он прекрасно представляет себе, как устроена здесь жизнь. Свободные люди, даже не рабовладельцы, думают, что им позволено абсолютно всё. Просто потому, что они не рабы. Достаточно просто не лезть в монарший квартал и не причинять неудобства правящему семейству, которое закуталось в кокон и думает, что Дайберг — великая процветающая южная столица.