Но сейчас… Джеррод был её братом. Её ответственностью. Её ошибкой.

Брат сидел в седле, ожидая, и если бы она не знала его, то могла бы не узнать. Приближение не принесло узнавания, лишь подчеркнуло, как сильно он изменился.

Его волосы и борода были растрёпаны и торчали клочками. Серые глаза — мамины глаза, его самая выразительная черта — запали, но странно блестели. Раньше у него было чётко очерченное лицо с высокими скулами, но теперь черты заострились, стали впалыми. Он напоминал голодного волка посреди зимы — отчаянного и жадного.

Вид его пробудил в ней доселе неведомый страх.

Она готовилась ко всему, но не ожидала, что само его появление так потрясёт её. Что он будет смотреть на неё, как на насекомое, которое можно раздавить.

Он не собирается договариваться.

Это читалось в нём уже сейчас.

Но она всё же решила выслушать. Джеррод всегда любил поговорить — или, точнее, послушать собственный голос.

— Храбрая, раз встретила меня, сестра. Я думал, ты отсидишься за самыми высокими стенами Дундурана.

— А ты глуп, раз привёл сюда наёмников, брат. Похоже, мы совсем не знаем друг друга.

Губы Джеррода сжались:

— Раз встречаешь меня ты, а не отец, значит, его нет здесь. Опять ушёл в поход на юг, я полагаю?

— А может, отец здесь и ждёт в засаде.

Джеррод фальшиво рассмеялся:

— Ты всегда была плохой лгуньей, Эйслинн. Я знаю — отца здесь нет.

— Иначе ты не осмелился бы на это.

Его лицо окаменело:

— Мой спор не с отцом, по правде говоря. С тобой.

— И что же я на этот раз сделала, Джеррод? — она вздохнула.

Они уже проходили это много раз. Обычно он был пьян или ещё отходил с прошлой пьянки — но спор велся все тот же. И каким жалким этот спор выглядел сейчас, когда он привел за собой целую армию.

— Ты забрала у меня всё. Я наследник отца. Я должен быть Лордом Дарроу.

— Я ничего не забирала, Джеррод. Отец лишил тебя положения за твои поступки. Если ты действительно хотел стать Лордом Дарроу, тебе следовало подумать об этом, прежде чем вести себя как избалованный ребёнок.

Щёки Джеррода побагровели, глаза потемнели — выражение, хорошо знакомое Эйслинн. Но на этом измождённом лице оно заставило холодок пробежать по спине.

— Ты могла отказаться! Заступиться за брата! Но нет — ты всегда на чьей угодно стороне, только не на моей!

— Я встала на сторону Сорчи — моей подруги, которую ты жестоко обидел. То, что ты сделал, непростительно.

— А ты? Предала родную кровь ради простолюдинки? Признай, ты всегда этого хотела. Сначала цеплялась за юбку матери, теперь — за отца.

— Джеррод, сколько раз я должна повторять — родители любили нас одинаково!

Брат фыркнул с презрением. Она не могла не согласиться, хоть никогда бы в этом не призналась, — Джеррод сам сделал себя таким, кого трудно любить. Упрямый, высокомерный, вечно колючий, он требовал любви и преданности без вопросов и взаимности.

— А что ты сделал для меня, Джеррод? — вырвалось у неё, уже уставшей от этого. — Ты твердишь, что я не люблю тебя, что украла твоё — но что ты дал мне взамен?

Он отпрянул, будто получил пощечину. Его потрясение было настолько искренним, что Эйслинн даже обиделась — видимо, эта мысль вообще не приходила ему в голову.

— Ты рвёшься к положению, которое тебя никогда не интересовало. Ты не исполнял обязанностей. Тебе не было дела до людей или управления землями. Я занималась замком. Посещала собрания, устраивала приёмы. Я делала всё, Джеррод. Я стала наследницей задолго до официального назначения.

На мгновение брат потерял дар речи, лишь тупо уставившись на неё. Эйслинн наслаждалась его ошеломлением, праведный гнев придавал ей смелости.

— Дундуран, Дарроуленд — это моё. Моя ответственность, моя жизнь. Я не позволю тебе вести наёмников на мой город. Не позволю угрожать моим людям и разрушать их жизни, — она натянула поводья, поравняв лошадей, чтобы Джеррод смотрел ей в глаза, когда она произнесла: — Земли Дарроу и их жители бесценны, а твоя гордыня дешёва. Уходи, Джеррод. Уходи и никогда не возвращайся.

Его дыхание клубилось паром из приоткрытых губ, а взгляд пылал такой ненавистью, что Эйслинн поняла — сегодня выживет только один из них.

Сердце разрывалось, когда брат смотрел на неё со всей накопленной за жизнь злобой. В нём мелькнул тот мальчик, которого она когда-то знала и жалела — но его давно не существовало. Перед ней был чужой человек.

Тяжёлый топот копыт разорвал мрачную паузу. Эйслинн тревожно взглянула на приближающегося крупного наёмника.

Со стороны её войск раздался возмущённый крик, но Эйслинн гордо подняла голову, встречая незнакомца.