Она сама едва успела им воспользоваться, и уж точно не хотела, чтобы ее одиннадцатилетний брат испачкал его своими потными пальцами. Ей не нравилось, когда он появлялся в ее пространстве.

Их отец, лорд Меррик Дарроу, всего год назад предоставил Эйслинн комнату для ее кабинета. Эйслинн провела это время, заполнив ее своими любимыми вещами — книгами. Она собирала книги, фолианты и трактаты по математике, астрономии, архитектуре и многому другому. Она собирала и читала все, что могла. Кабинет быстро превратился в убежище из бумаги и чернил, маленькое убежище от суеты замка Дундуран.

И… с тех пор как их мать скончалась при родах, а вместе с ней и младенец-брат, два года назад, Эйслинн находила утешение в обществе книг и учебы.

Она не оценила вторжение, и Джеррод знал это. Однако, когда она не потребовала, чтобы он немедленно ушел, он опустил виноватый взгляд и вновь повернулся к устройству.

— Хорошо, — проворчала она, — только ничего не трогай.

Эйслинн обошла свой стол и села, не спуская глаз с брата. Он часто бывал небрежен, и многие чашки, тарелки и хрусталь разбивались под его неловкой рукой.

Взяв перо, Эйслинн начала набрасывать новую идею. Она разговаривала с одной из старших садовников, Морвен, о садах замка и фруктовом саде, и это навело ее на мысль об орошении. Морвен рассказала ей, что в последний раз ирригационную систему2 ремонтировали при прабабушке Эйслинн почти девяносто лет назад.

Она покинула кабинет меньше чем на час, чтобы найти книгу по ирригации в большой библиотеке отца, и, очевидно, не заперла за собой дверь.

Эйслинн взглянула на незваного гостя. По крайней мере, он держал руки сложенными за спиной, осматривая устройство.

Она прикусила щеку, жалея, что не может сказать ему, чтобы он уходил, но голос Бренны — шателен3 Дундурана — эхом отдался в ее голове. Будь добра к своему брату, он так много страдал.

Не больше чем я, она была и моей матерью тоже, часто ворчала она, но только про себя, поскольку такие мысли были эгоистичны.

Со стороны Эйслинн также было эгоистично возмущаться тем, что Бренна, которая приехала с их матерью леди Ройсин, когда выходила замуж за их отца, предпочла Джеррода ей. Джерроду всегда сходили с рук его выходки, в то время как Эйслинн ругали, напоминая, что леди Ройсин никогда бы так не поступила.

— У леди не бывает истерик, — любила говорить ей Бренна.

Однако Эйслинн не была леди. Не совсем. Не такая, как ее мать.

Ей не нравились вещи, которые были у ее элегантной матери, и она не думала, как она. Эйслинн не любила посещать придворные приемы. Ей не нравилось носить модные, строгие платья и часами выслушивать речи. Ей не нравилась игра слов и политические интриги. Она ненавидела приветствовать гостей, когда люди целовали ей руку, и держать язык за зубами, когда она предпочла бы просто сказать правду о том, что ей скучно.

Пока Ройсин была жива, она помогла Эйслинн узнать достаточно о придворном этикете, чтобы выжить. Ее мать понимала трудности Эйслинн и учила ее, как могла, и все это для того, чтобы бороться с бурлящими эмоциями, которые иногда переполняли девушку.

Бренна называла их истериками или припадками. Ройсин называла это чрезмерными чувствами.

Что бы это ни было, Эйслинн ненавидела свои всплески эмоций.

Без помощи матери она старалась избегать того, что ей не нравилось, или что легко подавляло ее. Эйслинн проводила время за чтением и самостоятельной учебой, поскольку репетиторы уже мало чему могли ее научить, хотя ей было всего четырнадцать.

Однако она была нужна отцу. Он поставил своей миссией искоренить ужасную работорговлю, которая пустила корни в южном Эйреане, во время жестоких войн за наследство пятнадцать лет назад. Кто-то должен был присматривать за Дундураном, и хотя Джеррод, как сын, был наследником, Эйслинн была старше и умнее.

Бренна в роли шателен справлялась со многими обязанностями, но Эйслинн росла и была более чем способной, как выразился ее отец. Она хотела, чтобы он гордился. Все, что угодно, лишь бы уменьшить опустошение в его глазах после потери Ройсин.

Эйслинн вздохнула, в стотысячный раз желая, чтобы ее мать не забеременела, чтобы она все еще была…

Это дым?

Подняв глаза, Эйслинн увидела Джеррода, направившего в самую большую линзу устройства луч солнечного света из окна. Концентрированный конус света падал на открытую книгу, тонкая струйка дыма поднималась от темнеющей бумаги.

— Что ты делаешь? — взвизгнула Эйслинн.

Джеррод резко поднял голову и уставился на нее широко раскрытыми глазами, оставив фокус линзы на бумаге. Через мгновение со страниц вырвалось пламя.