Взяв Джеррода за руку, Бренна проводила его к двери кабинета.

— О, и я не думаю, что есть какая-то причина рассказывать об этом твоему отцу, — сказала Бренна. — Несчастные случаи бывают.

Наконец, оставшись одна в своем кабинете, Эйслинн крепче обхватила себя руками.

Ей было невыносимо смотреть на сломанное устройство, все линзы которого были разбиты, а металлические детали повреждены. В комнате пахло дымом, и, вероятно, так будет еще несколько недель.

Тяжелые слезы брызнули у нее из глаз. Очередная волна эмоций подступила к горлу, и она быстро заперла дверь кабинета.

В уединении своего убежища у нее случился очередной припадок, она кричала и рыдала. Эйслинн рвала на себе волосы и била в грудь, ее переполнял гнев. То, что она натворила, угроза заключения, ее сломанное устройство — все это хлынуло из нее вихрем.

К счастью, приступ был несильным, большая часть ее энергии уже была израсходована, и Эйслинн в изнеможении опустилась на пол, когда все было закончено.

Окруженная своими книгами, Эйслинн в конце концов, как могла, вытерла слезы и начала собирать осколки.

1

?

Пятнадцать лет спустя

Несмотря на все, что бабушка и дедушка Хакона сделали для него: подарили ему любящий дом, научили всему, что знали в кузнице и за ее пределами, он не мог оставаться в их доме дольше двух недель.

Это было не что-то одно, а целая серия мелких трудностей, которые свалили его любимую бабушку — ломота в суставах, сильный кашель и сильный ливень. Несмотря на то, что она была уже немолодой, даже для орка, она была бодрой и здоровой, но быстро заболела. Она мирно скончалась двенадцать дней назад. Дедушке не потребовалось много времени, чтобы последовать за ней, его собственное здоровье пошатнулось под стук дождя по шиферной крыше.

Хакон умолял дедушку не уходить. Пока нет. Им еще так много предстояло сделать. Он был всем, что осталось было у Хакона.

Узловатая зеленая рука его деда поднялась и повисла в воздухе, и Хакон поспешил схватить ее.

— У тебя есть все, что тебе нужно, виттара, — сказал он. Дедушка уже много лет не называл Хакона маленьким молотом. — Я тебе больше не нужен. Но мне нужна моя пара.

Хакон сидел рядом с дедом и плакал тихой ночью, когда старый орк ушел к своей паре в загробный мир, оставив Хакона позади.

Это было неделю назад. Неделя — это все, что он мог вынести в их тихом, холодном доме. Он больше не был домом. Безделушки, оставшиеся от их жизни, захламляли дом, и холод обжигал его всякий раз, когда он брал их в руки. Какая польза была от бабушкиной шали или дедушкиной трости?

Жизнь, прожитая в этом доме, закончилась.

В приливе горя Хакон иногда думал, что и его собственная тоже.

Прошла неделя, а он уже не собирался заново разжигать кузницу своего деда. Кузница была полна пепла и темна, пустой рот, который никогда больше не будут кормить. Он не мог заставить себя стоять там и работать мехами4, возвращая жизнь в место, которое так любил.

Тела его бабушки и дедушки были вымыты и подготовлены надлежащим образом, он позаботился об этом. Он и его тетя Сигиль совершили обряд и возложили их на погребальные ложа. Их ритуальные костры горели до глубокой ночи, поднимая пламя в небо, чтобы быть унесенными ветром в загробный мир, где они снова будут жить вместе.

Без Хакона.

Все, что он когда-либо знал за свои тридцать лет, — это его бабушка с дедушкой и их дом, расположенный в цитадели клана Зеленых Кулаков Калдебраке. После того, как его отец-человек погиб в результате несчастного случая на охоте, а вскоре после этого его мать-оркцесса в своей скорби исчезла в дикой местности, его бабушка и дедушка стали его жизнью. Он обрабатывал и оправлял драгоценные камни со своей бабушкой, общаясь на языке жестов; он работал мехам и орудовал кувалдой, пока дед придавал расплавленному железу причудливые формы. Хотя остальные члены клана неоднозначно относились к нему как к полукровке, бабушка и дедушка не проявляли к нему ничего, кроме доброты и любви.

С самого детства Хакон был слабослышащим на правое ухо, совсем как его бабушка. Она научила его говорить жестами и читать по губам других людей. Это было хорошим навыком для кузнеца, поскольку многие кузнецы теряли слух из-за постоянных ударов молотом. Вне дома бабушки и дедушки его ухо было уязвимым местом, которое он старался компенсировать скоростью, силой и наблюдательностью.

Тем не менее, его бабушка и дедушка не могли не защищать его, даже нянчиться с ним. Было бы легко жить той жизнью, которую они построили для него — безопасной, защищенной, в месте, которое он знал. Они оставили ему дом, кузницу, все, что ему было нужно. Но по мере того как холодные, одинокие дни мрачно проходили в этом самом доме, Хакон приходил к мучительному осознанию того, что его жизни здесь больше нет.

Вождь Кеннум наверняка взял бы его в качестве кузнеца, если бы он искал работу — возможно, надвигалась война, и был нужен каждый доступный кузнец, даже в таком переполненном ими месте, как Калдебрак. Он мог заработать уважение и средства к существованию благодаря своим навыкам. Но Хакон не хотел зарабатывать на жизнь, он хотел жить. Чего здесь не было.

Он мог бы почтить жертву и дар своих бабушки и дедушки, или… мог бы воспользоваться шансом стать счастливым. Сбежать от удушающего горя и жизни без особых надежд, которая у него была бы здесь, и пойти поискать… что-нибудь другое.