Эйслинн вскочила и помчалась через кабинет.

Джеррод взвизгнул, врезавшись в устройство. Оно с грохотом упало на пол, разбив стекло вдребезги.

Эйслинн накрыла горящую книгу запасным одеялом и била по ней руками, пока маленькое пламя не погасло. Ее руки горели от жара, и кабинет наполнился дымом.

Слезы текли по ее раскрасневшемуся лицу, Эйслинн повернулась к Джерроду. Он уставился на нее своими серо-голубыми глазами. Глазами их матери.

Они всегда выглядели неправильно на его лице. Слишком нежные, слишком теплые, когда Джеррод не был ни тем, ни другим.

— Извини, — сказал он.

Он не имел этого в виду.

Он никогда не имел в виду того, что говорил.

Внутри нее кипело разочарование, подавляющее и всепоглощающее. Оно горело жарче, чем пожар, который он почти разжег, ее терпение лопнуло.

Эйслинн толкнула его.

Он отшатнулся назад, слезы навернулись ему на глаза, и он взвизгнул.

Она сжала со всей силой в кулаках его тунику и встряхнула Джеррода, ее ярость выплеснулась наружу в виде слез и криков. Она не знала, что говорила — на самом деле это не имело значения.

Как он посмел вторгнуться в ее пространство, ее убежище? Как он посмел разрушить ее устройство?

Он всегда все портил.

Я ненавижу его! Я ненавижу его, я ненавижу его, ненавижуненавижу…

— Эйслинн!

Ее оттащили от Джеррода, который остался хныкать в углу. Эйслинн вцепилась ногтями в руки, которые пытались удержать ее, брыкаясь и визжа, как пойманное животное.

Воздух покинул ее легкие, и Эйслинн беззвучно закричала, пытаясь освободиться.

Кто-то, удерживавший Эйслин, ударил ее по ушам, оглушив.

Тяжело дыша, Эйслинн посмотрела в искаженное ужасом лицо Бренны.

— Прекрати немедленно! — шателен отвесила еще одну пощечину Эйслинн, недостаточно сильную, чтобы причинить боль, но достаточную, чтобы вернуть внимание Эйслинн в кабинет, подальше от ее гнева.

Она держалась очень тихо, не желая, чтобы ее снова ударили.

Бренна долго ждала, прежде чем поспешить на помощь Джерроду. Она ворковала и кудахтала над ним, помогая встать.

Эйслинн обхватила себя руками, ее начало трясти.

Что я наделала? Что я наделала?

Ее желудок скручивало от пульсирующей боли в ладонях после каждого удара Джерроду, и она сжала дрожащие руки в кулаки.

Эйслинн ненавидела насилие. Она никогда не наблюдала за рыцарями на турнирах или на тренировочном поле. Она всегда убегала, когда Джеррод пытался подраться со своими друзьями, и она никогда не смеялась, когда шуты били друг друга ради дешевой комедии.

Как я могла это сделать?

— Что ты наделала? — спросила Бренна, прижимая Джеррода к себе.

— Он сломал мое новое устройство и устроил пожар. Он мог сжечь замок дотла, — ответила Эйслинн, но без особого энтузиазма.

Бренна фыркнула.

— Я уверена, он не хотел.

— Я сказал, что сожалею, — надулся Джеррод из-под юбок Бренны.

Шателен бросила на Эйслинн взгляд, полный глубокого неодобрения.

— Леди не поднимают руку. Если твои припадки станут жестокими, мне придется сказать твоему отцу, что тебе нужна изоляция.

— Нет! — Эйслинн боялась этого больше всего. Хотя она не испытывала особого удовольствия от общения с другими людьми, она не могла вынести заточения.

Она любила свой дом. Дундуран был красив, построен из местного светлого известняка и увенчан серо-голубыми шиферными крышами. Голубые знамена Дарроу развевались на шестах на вершинах конических башенок. Розовый сад ее матери все еще цвел, а весной густо росли глицинии. Река Шанаго извивалась на юге, идеально подходя для катания на лодках и прогулок вдоль берега. Она любила замок и его прислугу. Они были ее друзьями.

— Тогда ты не должна вести себя как дикое животное, — упрекнула Бренна.

Взгляд Эйслинн метнулся в сторону. Она не могла смотреть на Джеррода, когда сказала:

— Мне жаль.

Долгое мгновение прошло в тишине, наконец заставив Эйслинн неохотно вернуть к нему взгляд.

Со своего места рядом с Бренной Джеррод проницательно рассматривал ее глазами, которые были и не были глазами ее матери, с легкой ухмылкой на губах.

— Хорошо, — наконец сказал он.

— Молодец, — похвалила Бренна, потирая его руку. — Теперь убери это, юная леди. А потом пора мыть руки к ужину.