— Наверное, горничные забыли, — фыркнула Бренна.

— Служанки и пажи приносят все тебе. Потому что боятся не подчиниться. — В груди сжалось, как от удара. — Почему ты не передала мне прошения?

Бренна молчала так долго, что Эйслинн решила — ответа не будет. Но та тяжело вздохнула и наконец сказала:

— Я сохранила их. Потому что они вам не нужны были. Это не ваше дело.

Эйслинн моргнула, ошеломленная.

— Я отвечаю за расселение в Дарроуленде. Это напрямую связано со мной.

— Но не должно быть, — Бренна подняла руки. — Да, это ваша обязанность, вы стараетесь, но этим чужакам не место здесь. Мы даже не знаем, кто они. Если Сорча Брэдей хочет связать свою семью с одним из них — это ее выбор. Но мы не должны поощрять остальных.

Словно ледяная волна обрушилась на нее, холод и отвращение подкатили к горлу Эйслинн.

— Это не тебе решать, Бренна. Твоя задача — приносить мне всю корреспонденцию. Без исключений.

— Моя задача — заботиться о вас. О вас и о вашей семье. Я делаю это с того самого дня, как приехала сюда с вашей матерью. Если мы впустим чужаков и позволим им стать землевладельцами, это ослабит ваши позиции — и в Дарроуленде, и при дворе.

— Они пришли за новой жизнью. И все, что они делали, — приносили пользу своим общинам. Мы даем им справедливый шанс. Такой же, как и другим.

— Жизнь несправедлива, Эйслинн. Если бы была — ваш брат сохранил бы свое положение. Вы бы уехали в столицу, учились бы в академии, изобретали. А не застряли здесь, на должности, которая вам не подходит. Если бы жизнь была справедливой, ваша мать бы…

Эйслинн отступила, как от пощечины. Слова Бренны были не просто резкими — они ранили.

Не подходит.

Она не всегда справлялась, да. Иногда уставала. Иногда не знала, с чего начать. Но она старалась. Она любила свою работу. Любила народ. Любила искать решения.

Как она могла так думать?

— Мне показалось, — Бренна чуть смягчила голос, — что вам не стоит нагружать себя еще и этим. На ваших плечах и так лежит многое. Я хотела оградить вас.

Слезы навернулись прежде, чем Эйслинн осознала это. Она замотала головой, прикрыв лицо ладонями.

— Не тебе решать.

— Когда ваша мать умерла, я поклялась ей…

— Ты не моя мать! — выкрикнула она, сама вздрогнув от того, как резко это прозвучало. — И я… я тоже не…

Бренна побледнела, но Эйслинн уже не смотрела. Развернувшись, она бросилась прочь по коридору, прикрыв рот рукой, чтобы сдержать рыдания. Она пронеслась мимо растерянной горничной и кинулась вниз по винтовой лестнице.

Буря эмоций захлестнула ее, как шторм судно. Паника и тошнота подступали, дыхание сбилось. Слишком поздно. Припадок приближался, и она не хотела, чтобы Бренна была рядом, когда это случится.

Полуслепая от слез, она споткнулась, пробираясь в розовый сад. Потребовалось несколько попыток, чтобы вставить ключ в замок. Получилось.

Закрыла ли она за собой дверь — она не знала. Шатаясь, вышла на лужайку — подстриженную несколько недель назад Хаконом, когда они очищали сад от старых кустов.

Он думает, что я сияю.

Эйслинн опустилась на траву, закрыла лицо руками и разрыдалась. Она не чувствовала себя сияющей. Не чувствовала себя умной, способной или важной. Она чувствовала себя… не больше, чем трава под ее телом.

Сжав землю в пальцах, она с силой потянула. Грязь вонзилась под ногти.

Бренна думала, что я ненавижу быть наследницей.

Бренна не верила, что я подхожу на эту роль.

Бренна…

Я думала, что могу ей доверять.

Я снова ошиблась.

Еще один человек, которого она считала семьей. И снова — ложь. Разочарование. Боль.

Я глупая.

Слезы хлынули с новой силой. Она стукнула себя по плечам, по груди — эмоции должны были выйти. Грязь размазывалась по лицу, когда она попыталась стереть слезы руками.

Она не знала никого по-настоящему. Все лгали. Все уходили. Все предавали.

Задрав лицо к небу, сквозь щиплющие от слез и грязи веки, Эйслинн плакала. Плакала и плакала.

Ее грудь сжималась от рыданий, и ей даже показалось, будто теплые руки обняли ее — теплые, сильные, настоящие. Воображение рисовало утешение, которого она так долго жаждала.