Шрифт:
– Нет. Я тогда еще такого не умел. Я надеялся отдать ему дар и упокоиться, но не предполагал, что он тоже не захочет его.
– Ну да, подарочек еще тот, - согласилась Ася с явным пониманием.
Впервые за долгое время история начала казаться ей хоть сколько-то логичной. И куда менее зловещей, чем вначале.
– А потом ты встретил де ля Серна, - закончила она. – И он его захотел.
– Но умер, - кисло усмехнулся скелет.
– И теперь ты везде и нигде?
– Умная девочка, - повторил черный шаман. – Мне нужно мое имя. Я просто хочу умереть.
Глава 42
Между тем лодка понемногу приближалась к берегу, и вскоре уже ткнулась тупым носом в илистую отмель. Скелет спрыгнул в воду и затащил свое судно на прибрежный песок. Вокруг стояла жара, стрекотали кузнечики, одуряюще пахло цветущими травами с полей где-то за перелеском.
Лаппаярви был на месте, из-за берез проглядывала беленькая церковь, неподалеку от озера начиналась укатанная сухая дорога, по которой бродили разноцветные куры. Поселок дремал, разморенный жарким летним полуднем.
– Пойдем, - черный шаман махнул костлявой рукой. – Посмотришь.
Ася решила, что терять ей особо уже нечего и покорно выбралась из лодки. Жара окутала ее, как полог, стало тяжело дышать, но молодой, хоть и порядком измученный организм, все-таки справился.
Как только перестало темнеть в глазах, она зашагала по улице вслед за скелетом. Интересно, привлекал он внимание у местных? Ведь не каждый же день разгуливают по деревне мертвые саамы в грязных гнилых балахонах? Или на севере это дело обычное?
Собаки молчали.
Ленин, волочивший по пыльной дороге хвост, тоже не проявлял особого интереса к тому, что его окружало. Они прошли до дома тетки, потом шаман остановился и сел на колоду возле забора.
– Иди, - он махнул рукой в сторону крыльца. – Сама все увидишь.
– А они меня? – забеспокоилась Ася.
Черный кивнул черепом в сторону дворняги, кажется, той же самой, что и теперь сиделана цепи возле теткиного дома. Собака дрыхла, опустив на лапы голову, и никакого внимания на гостей не обращала. Ленин подошел к ней, задумчиво поглядел и прикусил за хвост. Реакции не последовало.
– Это настоящий мир?
– спросила Ася.
То, что на нее ничто не реагировало, ужасно напоминало тот остров, где рушились оставленные учениками ветхие корпуса, и видеть ее могли только Ян с отцом. Мертвый покинутый людьми мир.
– Это память, - пояснил скелет.
– Как фильм?
Саам призадумался, очевидно, разыскивая смысл этого слова среди чужих воспоминаний, потом кивнул.
– Ну да, как фильм.
– И ничего нельзя изменить?
– Нельзя, - подтвердил он. – Иди.
Крыльцо под ногами скрипнуло – но как-то приглушенно. В сенцах было душно, в лучиках света, проникавших через щели, вилась пыль. Ей там и пахло, а еще – какими-то травами, что пучками свисали сверху, они подвяли, но еще не высохли полностью. Ася осторожно взялась за дверь, гадая, какую реакцию вызовет ее вторжение, и приоткрыв, заглянула в дом.
В доме стояла тишина.
Окна задернуты вышитыми белыми занавесками, на столе от мух прикрыты полотенцами какие-то тарелки и горшки, а на лежанке у печи под легким лоскутным одеялом лежала какая-то женщиина.
Ася не сразу ее узнала.
Она помнила мать сильной, крупной телом, пугающе энергичной, несмотря на то, что ни разу не встречала ее живой. Марина походила на первобытную воительницу, особенно, когда верхом на динозавре ворвалась в кабинет директора. Да и когда отпугивала черного шамана с его свитой, паля из «калаша», тоже производила немалое впечатление.
Но здесь она была другой.
Исхудавшая почти до прозрачности, небольшого роста, с огромными черными тенями вокруг глаз. Даже рыжина ее волос поблекла.
Марина спала, а может быть, находилась в беспамятстве.
Ася, дрожжа, подошла к ней, со страхом глядя на крошечную фигурку под одеялом.
Это не могла быть ее мать, и все-таки, была.
– Ты врешь, - прошептала она, обращаясь к черному шаману.
– Ты знаешь, что нет, - ответил он в ее голове.
– Что с ней?
Шаман не отвечал.
Шаги в сенцах заставили Асю вздрогнуть и заметаться. Кто войдет сейчас? Что ему говорить? Она огляделась в поисках убежища и, не придумав ничего лучше, залезла на полати, где схоронилась за цветастой занавеской.