Еще не пробило полночь, как тяжелые двери терема отворились и на улицу вышла их главная подозреваемая. Узнать княгиню сначала оказалось трудно, так как она облачилась в серый, неброский тулуп, а голову замотала серым же платком, что прикрывал волосы. Хоть и наряд сложно было назвать княжеским, ровная, величественная стать походки никуда не пропала. На фоне грубой одежды особенно выделялись дорогие сапоги с позолоченными застежками, которые Святослава почему-то не догадалась сменить на простые деревенские пимы.

Княгиня направилась к воротам, а инквизитор уже прикидывал варианты, как бы незаметно перемахнуть через высокий частокол, но внезапно Святослава остановилась, не дойдя ворот пары шагов.

Пригнувшись и незаметно скользнув в тень, отбрасываемую теремом, Курт приблизился к женщине.

Святослава стояла, запрокинув голову, будто что-то высматривала в небе. Курт услышал ее шепот. Княгиня стояла на месте, не мчались по небу хтонические твари, не вылезали из сугробов демоны зимы, ничего не происходило, но инквизитор ждал с натянутыми, как струна, нервами, готовый в любой момент прервать ритуал. Не прекращая нашептывать, княгиня медленно вытащила небольшой мешочек.

Открыть его ей уже не дал Курт. Он в два прыжка оказался возле ведьмы и повалил ее на землю, сразу же зажав ей рот рукой, не дав возможности закричать. Княгиня сопротивлялась, но почувствовав холод кинжала на незащищенной шее, замерла.

— Вы сейчас встаете и мы спокойно идем в дом. Все делаете тихо, без фокусов. Это — понятно?

Взгляд княгини выражал все что угодно, кроме смирения, но она, сжав зубы, кивнула.

— Вы устроили засаду в моем собственном доме! — едва ли не шипела от ярости Святослава, когда Курт любезно (а, точнее, связав и предусмотрительно держа под локоть одной рукой, другой нащупывая четки во внутреннем кармане куртки) препроводил княгиню в терем, а Бруно с Петером, выбравшись из укрытий, присоединились к Курту, удивившись, что все настолько быстро произошло.

— А вы колдовали, не так ли? Что вы хотели сделать? Снова кого-то заморозить? — парировал Курт под уничижительными взглядами княгини.

— Es stultior asino (Ты глупее осла! (лат.))! — прошипела княгиня, — я не убивать пыталась, а защищать!

— Возможно. Так что вы ответите?

Святослава нахмурилась, стоя перед конгрегатами с мрачной решимостью во взгляде и сжатыми от бессильной злобы кулаками.

— Я скажу то, майстер инквизитор, что теперь, возможно, погибнет кто-то из этого дома, — она глубоко вдохнула, на секунду прикрыв глаза. — Возможно, это буду я, а, возможно, и вы или кто-то другой. Вы ошиблись, это были защитные чары.

В загадочном мешочке, который они разворошили сразу же, как зашли, оказались мелкоизмельченные травы.

— Я уже ничего не смогу изменить, майстеры инквизиторы, — с дрожащей злостью в голосе проговорила княгиня. — Вы прервали мой ритуал, так что…

— Так что, если наши подозрения правдивы, то наутро все останутся живы, — ответил Курт, но уверенности в голосе у майстера инквизитора заметно поубавилось. Бруно переводил взгляд с Курта на княгиню и обратно, раздумывая, заслуживает ли на сей раз великий и ужасный Молот Ведьм стыдящих обвинительных взглядов или же нет. Зараза…

Святослава что-то едко сказала на своем языке. Петер предпочел не переводить, однако, Курт был уверен, что ничего хорошего о себе они бы не услышали.

Наутро Гессе нервно ждал вестей о новом трупе, хотя те отказывались появляться, и у майстера инквизитора появилась надежда, что все-таки, может, он был и прав, что княгиня — ведьма… Но сомнения развеялись, когда конгрегаты услышали тихие сдавленные всхлипы в коридорах терема. Бруно выглянул: это плакала Людмила, шагая в сторону покоев княгини. Едва ли такие всхлипы говорили о любовной размолвке или мелкой ссоре, особо учитывая неплохую выдержку Людмилы.

Со Святославой Курт старался не сталкиваться, хотя понимал, что сделать это рано или поздно придется. Да и в глаза этой женщине он все равно посмотреть бы не смог. В памяти всплывали лица. Образы. Сначала Отто Рицлер. Потом Штефан Мозер и Франц. И Дитрих…

Хоть Курт ничего не мог поделать с тем, что уже произошло, с каждым годом в мешок за плечами добавлялось по камню, и тащить этот мешок становилось все тяжелее. Майстер инквизитор старался не думать об этом и быстро менял тему, когда заходил разговор о прерванном ритуале или о замерзшем ночью брате Людмилы, которого нашли там, где и всех остальных жертв: у реки.

Он видел труп. Это был мальчик, лет двенадцати, прямо как те несчастные кельнские дети, только на сей раз не утонувший, а замерзший… Лицо трупа странным образом исказилось в момент смерти: глаза выпучены, рот приоткрыт, конечности схвачены судорогой. Старуха с косой явно забрала его медленно и мучительно, отбирая тепло, капля за каплей.

— Курт, помнишь, ты просил меня поискать местные мифы и легенды? — спросил утром Бруно, проводив взглядом по коридору Людмилу и закрыв дверь, тяжело глядя перед собой.