Тут он бросил на иностранца подозрительный взгляд, будто спохватился, что наговорил лишнего, и сказал совсем другим тоном:

— А выпить-то больше нечего!.. Маргарита! Маргарита! Ессо fiasco! 19 Вы, надеюсь, выпьете со мной, мосье? Мы ведь теперь немножко родня!.. Интересно, как вы-то прожили жизнь? Надо думать, не в наших Фундаменто Нуове, в дырявом сарае, под ногами у вас не путались крикливые карапузы и не оставляли везде лужи!.. Хорош плот в волнах житейского моря!.. А мастерская!.. Золото… Делай золотые серьги, золотые браслеты, золотые кольца, золотые цепочки… а сам нищий… Большой соблазн, правда, мосье? Соблазн и издевательство! Вы-то не видели, как мы работаем… Над глазами козырёк, а инструменты такие мелкие, тонкие… Иной раз нам доверяют бриллианты… Вы любите бриллианты? За ваше здоровье!

Им подали вино. Они чокнулись.

— А я — нет, не люблю. Терпеть не могу бриллиантов… Они чужестранцы… холодные и развратные… туристы… Сведут с ума девчонок, наших сестёр, а потом… Что я говорил? Вы, я вижу, не пьёте. Надо выпить! Мне надо набраться храбрости, чтобы вас убить… Может, вы и не хуже других. Послушайте…

Он умолк, подняв палец. Пьер насторожился, но ничего не услышал. Венецианец засмеялся:

— Я застал вас с моей сестрой, и вот, глядите-ка, пьянствую с вами… А я слабый на вино… Скоро буду вдрызг пьяный… Мне и то уже трудно вспоминать ваши чёртовы французские слова…

Теперь уже не казалось, что он разыгрывает комедию. Он действительно был пьян. Но был ли он искренен? Пьер настороженно посмотрел на нож. Анджело перехватил его взгляд и крепко сжал рукоятку ножа.

— Убить вас… А может быть, у вас тоже мать есть, живёт где-нибудь на берегу лагуны в заброшенном доме, бусы нанизывает да каждый год ребят рожает… Убить вас… А вдруг у вас есть сестра… девчонка, которая ещё в куклы играет?

Поколебавшись немного, он всё-таки выпил ещё вина. Потом сказал:

— Хотите, я дам вам шанс? Ради вашей сестры… — Он порылся в карманах. — Куда же я их засунул? Ага, вот они! Все тут… одна, две, три… — Он вытащил колоду засаленных карт и стал их пересчитывать на углу стола. Остановился и, погладив свой нож, продолжал: — Пятнадцать… Нет, я уже говорил: «Пятнадцать»… Шестнадцать, семнадцать…

Всего оказалось пятьдесят две карты, вместе с теми, которые он обнаружил у себя в другом кармане.

Пьер сделал вид, что хочет встать из-за стола.

— Не шелохнись, турист, а не то я тебе кровь пущу… Даю тебе шанс на спасенье… Садись вот сюда… Напротив меня… Смотри, как надо играть… Я сейчас тебе объясню…

— Ступайте-ка лучше домой, проспитесь…

— Ага, вот как ты думаешь отделаться? Шалишь! Даю тебе шанс… Хорошая штука — игра, чудо что такое! Игра! Ничего нет лучше в жизни. Игра! Всё поставишь на карту: небо, солнце, любовь, деньги… А то что ж? Работай, работай… только и знай, работай. А тут — игра. Карты решают. Слушай, давай разыграем твою шкуру… Она ведь мне принадлежит. Если проиграешь, я тебя убью… Если выиграешь… Ну что ж, если выиграешь, на что-нибудь другое будем играть… На-ка, выпей!

И вот началась странная партия… Карты падали на стол, а чёрный кот, выгнув горбом спину, ходил под столом, петляя между ногами игроков, как лыжник петляет в слаломе.

VI

Понять эту игру оказалось легко. Как и все азартные игры, она не требовала от игроков особого ума. Чем больше в игре царит голый случай, тем сильнее она опьяняет. Чёрный кот, статуэтка богоматери, фантастические тени на стене, миска с лущёным горошком, рюмки, бутылки, тесная комнатушка, а за окном непрестанный плеск дождя… Вполне подходящая обстановка для игры в карты, обыденная, как сама скука. Анджело был не очень грозным партнёром, но когда твоя жизнь поставлена на карту, то если даже возможный твой убийца всего лишь пьяный мальчишка, — каждая карта важна, и сердце у тебя колотится. Игра шла в три кона. Первый кон Анджело выиграл, второй — проиграл… Он всё говорил, говорил о себе, о тысяче разных вещей, о каких-то людях; как в калейдоскопе, мелькали в его болтовне пёстрые осколки незнакомых жизней, а он тем временем сбрасывал карты, бил карты, брал взятки, сдавал карты…

Пьер посматривал на открытый нож. Странно, как изменился характер опасности, — она сделалась более волнующей, влекущей, жгучей, с той минуты как стала связана со случайностями карточной игры. От Пьера Меркадье не ускользала нелепость положения, но почему же он оставался тут, когда прекрасно мог встать и уйти? Он принимал все условия своего приключения. Беспрекословно! Может быть, это извращённость. Напечатают в газетах: «Убит в Венеции». Пускай. А всё-таки щекочет нервы! Дешёвка? Пускай. Но карты гипнотизируют. Старые, истрёпанные, с оборванными углами. Пускай. А что же это значит? Моя карта бита. У меня туз, у него вдруг козырь…

За окном шумел дождь, в комнате неумолчно бормотал Анджело. О чём же думал Пьер под этот двойной аккомпанемент? Ему представилось, как он сидит утром у себя дома за завтраком и не слушает болтовню Полетты; дети прощаются и уходят в школу, а он ещё не обут — сущая мания! Сидит в ночных туфлях, держит в руке рожок для надевания ботинок, на столе перед ним газета… Анджело взял прикуп… В газете напечатаны цифры… колонки цифр… На бирже тоже азартная игра… Только посложнее, чем эта… Он вёл игру всю жизнь… Внимание! Перед Анджело карта, передо мной карта, — сейчас решится исход партии. Анджело переворачивает карту, это дама треф, похожая на Бланш. Пьер кладёт руку на свою карту… Смертельную карту… Медлит. Так это Бланш принесёт ему смерть? Он приподнимает уголок карты, заглядывает из-под низу. Лампа светит слишком слабо. Боже мой! Всё поле белое. Значит, это не фигура! Он разом переворачивает карту… Червонный туз! Анджело отталкивает нож.