И всё же Пьер страдал при мысли, что Рэн принадлежит другому, а не ему. Но разве это любовь? Так же у него щемило сердце, когда он думал о том, что Франческа надула его вкупе со своим братцем. Женщины были теперь для него лишь пробным камнем, говорившим, что молодость уходит.

Но ведь он сказал Рэн, что любит её. Теперь придётся доказывать, что он не солгал. Вот глупость! Пустился в любовные приключения. Ну чего надеялся он добиться этой ложью? Предположим, она ему поверит и пожертвует ради него своим бароном, — как же тогда они устроят свою жизнь? Неужели поселятся вместе? И если она даже согласится… разве он может дать ей то, что даёт богатый барон? Нет, конечно. Серенькое существование вдвоём. Нет, нет.

Рэн у этого немца на содержании. Он приезжает редко. Живёт три дня, неделю. Зачем же в конце концов переворачивать всё вверх дном? Разве она спрашивала Пьера, откуда у него деньги? А разве он добыл деньги более честным путём? Закрыть на всё глаза и только. Изменится лишь одно, но изменится, бесспорно, из-за появления барона фон Гетца, — да, да, кое-что в корне изменится: теперь уж невозможна фальшивая дружба с этой женщиной. Это нестерпимо. Надо доказать самому себе, что Рэн предпочитает его другому мужчине. Тень этого другого не будет его смущать, раз она станет тенью обманутого любовника. А иначе… Иначе придётся всегда чувствовать, что за кулисами находится этот барон, существо из плоти и крови, терпеть его сожительство с Рэн, его право неожиданно вторгаться и говорить ему, Пьеру Меркадье: «Освободите место!» Нет! Ни за что! А вдруг я в конце концов действительно люблю эту женщину? Разве можно приобрести в таких делах опыт? Разве научишься отличать истинную любовь от мнимой? Как знать, не есть ли это любовь — вот эта тревога, эти ясные и гневные мысли о женщине, это закипевшее в нём негодование против неё? Любовь… Три дня не видеть Рэн!..

Он увидел её в тот же вечер. Она пришла в казино в десятом часу, с мужчиной лет сорока пяти, очень высоким и костлявым; волосы коротко острижены, лицо гладко выбрито, в глазу монокль. Несомненно, это и был тот самый барон. С ним был ещё высокий юноша, не старше двадцати лет, очень на него похожий. Сын или брат. Светлый блондин с каким-то странным, удивлённым выражением лица. Очень бледный, с разгоревшимися красными пятнами на скулах, юнец, уже поражавший военной выправкой. Пьер увидел их обоих в радужном кругу света; оба шагали немного позади Рэн, а она шла той особой поступью, которая у неё появлялась, когда она надевала длинные платья с треном, — она была вся порыв, вся устремлялась вперёд, словно рассекая воздух высокой грудью. На ней было новое платье, которого Пьер ещё не видел. Платье бледно-абрикосового цвета с бархатными аппликациями; широкая и длинная юбка ложилась складками, из которых, словно стебель цветка, поднимался гибкий стан; низко вырезанный корсаж обтягивал невероятно тонкую талию и заканчивался на плечах двумя воланами из кремового шифона, похожими на прозрачные крылышки. По корсажу спереди шла отделка, перекинутая двумя длинными полосами и на юбку: вышивка — аппликация в подлинном стиле Людовика XV, в виде раковин и цветов из бархата тёмно-красного, амарантового цвета и стальных бусинок. Ещё никогда Рэн не поражала такой матовой белизной кожи, а волосы её, забранные вверх и открывавшие затылок, лежали на темени множеством локонов.

— На ней ни одной драгоценности! — сказала своему соседу какая-то дама, стоявшая недалеко от Пьера, и этот сосед, кругленький увалень в больших очках, воскликнул:

— Она сама — драгоценность!

Надо было следовать приказу: при встречах стушёвываться, не узнавать. Меркадье переходил от стола к столу, отовсюду его изгоняло видение с бархатными цветами. Какие руки и плечи были у этой Рэн! А вышитый корсаж так соблазнительно облегал дерзкую грудь и неимоверно тонкую талию! Невозможно ни о чём думать, кроме этой женщины, невозможно заставить себя уйти, невозможно не смотреть на неё. Игра больше в счёт не шла. Пьер проигрывал, он почти не замечал, сколько и на что ставит. Все недавние рассуждения вылетели из головы. Да разве что-нибудь изменилось, оттого что за спиной Рэн торчит костлявый немец с чересчур тонким носом и широченными плечами? Если любишь, можно принять какие угодно условия жизни. Делить с этим немцем любовницу? Ну и что ж? Пустяки! Барон платит? Прекрасно, пусть платит. Подумаешь, несчастье! Никакой разницы с адюльтером. Разве кого-нибудь в любовной интриге смущало то, что лежит в основе адюльтера, — лёгкость, с которой разрешается денежная сторона дела. Деньги, везде и всюду деньги!.. Неужели дать отбой, наткнувшись на эту высокоморальную преграду? А как потом повернётся жизнь? Увидим.

В обычный час явилась с двумя своими секретарями старуха в чёрном, которую почтительно приветствовали все крупье. За малым столом шла вялая игра. Полковник, державший банк, крикнул Меркадье, сидевшему напротив него: «Со мной в доле хотите?» Пьер машинально согласился. Внимание его поглощала старуха со своей свитой, окружённая всеобщим поклонением. Барон фон Гетц бросился к ней, представил ей Рэн и своего молодого спутника. Все трое расположились вокруг старухи, игравшей против банка. Со всех сторон игроки устремились к столу, — как и каждый вечер, он стал центром игры.

Старуха сорвала банк. Полковник, не отличавшийся высоким ростом, вскочил со своего места, как будто спрыгнул с седла, и приподнялся на цыпочки.

— Не повезло, партнёр! — сказал он Пьеру. — Не долго мы продержались.

Меркадье это было совершенно безразлично, он смотрел на Рэн, — как она хороша в этом не знакомом ему платье! Около неё стоял Тревильен — от него она не пряталась; он разговаривал с молодым немцем. Правда, Тревильен был знаком со старухой; однажды он даже сказал Пьеру, что она славная женщина, с известным чувством юмора и довольно занятная, когда не спит. Заметив, куда смотрит Меркадье, полковник принялся сплетничать о старухе. Меркадье едва слушал, но вдруг полковник упомянул имя госпожи Бреси. Тогда он насторожился. Полковник, по-видимому, был в дурном настроении из-за проигрыша. Он шипел:

— Так я и знал… Все эти милые господа, конечно, должны были встретиться… Нет, вы только посмотрите на них, посмотрите!

Меркадье это несколько раздосадовало, он спросил:

— Ну и что же, полковник? Если около старухи оказалась госпожа Бреси, что ж тут любопытного?..

Полковник пожал плечами.

— Так вы ничего не знаете? Это же совершенно ясно. Барону фон Гетцу и этой самой Бреси до смерти охота примазаться к старухе Хатчинсон… Я вас шокирую? Ну что вы так насупились, Меркадье? Сразу видно, что вы не знаете этих людей. Известно вам, кто такая леди Хатчинсон? Ну это-то, конечно, всем известно: старуха с пулемётами… Очень хороши эти ручные пулемёты «Хатчинсоны»! Удобные, надёжные, скорострельные. Немецкую армию, знаете ли, они бы очень заинтересовали…

— Полковник, говорите что угодно про ваши пулемёты, и про этого немецкого барона, и про старуху… Но зачем вам понадобилось приплетать сюда мадам Бреси?

— Вы наивный человек, Меркадье! Да ведь эта Рэн Бреси живёт с фон Гетцем, связь их общеизвестна, а фон Гетц — один из главарей кайзеровской контрразведки, — это менее известно, но бесспорно.

— Что вы говорите! Да разве такие вещи становятся достоянием гласности?

— Не всегда. Но в некоторых случаях становятся… О, разумеется за ним следят. Улик против таких людей не найдёшь, сами они никогда ничего не делают. А кроме того, здесь, в Монте-Карло…