— Птиц? Ах, да, конечно. Но я сказал «хлеб» — в символическом смысле. И тут ещё эти птицы! Я сначала не узнал его. Он сбрил бороду. Представь, он сам меня окликнул: «Здравствуйте, Мейер». Тогда я узнал его. «Меркадье, говорю, да неужели это вы! Нет, это невозможно!» А он засмеялся: «Отчего же? Вполне возможно». Вот в какое необыкновенное время мы живём! Ты только подумай: Меркадье в парке Монсо и такой жалкий!

— Ты пригласил его пообедать? — спросила Сарра.

Жорж улыбнулся и, сложив ладони, похлопал друг о друга кончиками пальцев. Так он обычно делал, когда нервничал, но на этот раз вид у него был очень довольный и чувствовалось, что он собирается поразить жену своим ответом.

— Пьер Меркадье, — сказал он, — будет жить у нас и преподавать в нашей школе. Ведь это вполне естественно. Мы стольким ему обязаны. Не могу же я допустить, чтобы он умер с голоду.

Сарра нежно поцеловала мужа.

— Какой ты у меня хороший! Лучше тебя никого нет.

IV

Был самый разгар забастовок. Не успеет кончиться одна, начинается другая. Каждый день новые выступления. Просто не знаешь, куда от них деваться. И что это делается с рабочими? В парламенте принят закон о восьмичасовом рабочем дне. Подумайте, только восемь часов работы! И вместо благодарности пошла какая-то катавасия, вся машина разладилась. Андре Бельмин был крайне озабочен: его отец терпел большие убытки из-за этих историй, а литературой не очень-то проживёшь. Однако Андре Бельмин был женат. Партию он сделал удачную, но лишь с точки зрения светских связей…

Он собирался встретиться с Мирадором. С героем своих новелл. Более того, — с Пьером Меркадье, человеком замечательным… Может быть «Жизнь Джона Ло», хотя она и не закончена, удастся опубликовать, и будет совсем неплохо, если предисловие к ней напишет он, Андре Бельмин. И даже лучше, что она не закончена: «Отрывки из истории жизни Джона Ло», или озаглавить так: «Очерк о Джоне Ло». Можно будет сказать, как о статуе «Победы Самофракийской»: она ещё прекраснее от того, что искалечена.

Выбор героя — чрезвычайно важный вопрос. Тут не следует ошибаться. Ну вот, например, Аристид Бриан… Судя по газетам, — социалист, самый что ни на есть красный… «Разбойник», — как говорила «Аксьон франсез»… А посмотрите, какую энергию он проявил в этой истории с железнодорожниками! «Если нужно будет, я пойду на беззаконие» или что-то в этом роде… Знаете, при его прошлом нужна большая смелость для такого заявления. Чрезвычайно интересный психологический казус. Стоит покопаться. Леон Блюм хорошо с ним знаком, надо его расспросить. Но не особенно доверять его суждениям. У него во всём пристрастие. Хотел бы я посмотреть, как бы справился сам Леон с задачами управления государством. Критиковать легко, а вот попробуй практически столкнуться с этим самым восьмичасовым рабочим днём…

Для автора «Мирадора», то есть произведения, где во имя мечты провозглашается отказ от действия, для человека в такой степени преследуемого мыслями о контрастах между мечтой и действительностью, как Андре Бельмин, который как поэт и вместе с тем сын коммерсанта сам постоянно сталкивался с жестокими противоречиями между практической жизнью и игрой воображения, — было очень соблазнительно создать образ крупного государственного деятеля… Разумеется, лучше было бы взять какую-нибудь историческую фигуру, далёкую от современности… Талейрана или, пожалуй, Дизраэли… Дизраэли был так созвучен самому Андре Бельмину… Но пока что он ещё не закончил возни с «Мирадором». Андре Бельмин ждал очень многого от сопоставления реального, живого человека с тем идеализированным персонажем, который из него получился. Чего, собственно, ждал Андре Бельмин, он и сам не знал, но чего-то значительного. Быть может, подтверждения своих позиций или обогащения опыта, а то и сюжета для новой новеллы «Возвратившийся Мирадор», или «Возвращение Мирадора»…

Словом, писателю не безразлично было, в какой обстановке произойдёт встреча. Он задался вопросом, где и как её устроить. Когда Жорж Мейер сообщил ему о нежданном появлении Меркадье, Андре Бельмин сначала отказался пойти посмотреть на него, — слишком большая торопливость могла всё испортить. Вопрос об этом свидании он обдумал со всех сторон. Встреча могла произойти на вечере у каких-нибудь знакомых в присутствии Мейера и других, как будто Бельмин нисколько её не добивался, и он мог бы украдкой разглядеть своего героя. Но, помимо того что Бельмин предпочёл бы поговорить с Меркадье наедине, предварительно дав ему прочесть «Мирадора», Меркадье, по словам Мейера, никогда не появлялся в литературных салонах. Значит…

Разговор хорошо идёт только за столом, на сытый желудок. Но вот какой ресторан выбрать! Трудный вопрос. В столовку Дюваля гостя не поведёшь, а с другой стороны, если пойти в слишком хороший ресторан, вроде Ларю, Маргери или «Английского кафе», это может привести к недоразумению. Надо и не показаться скрягой и не превзойти того, что Меркадье может ждать от автора «Мирадора»… Ресторан Фуайо — вот куда пригласить; там хорошо, уютно, темновато и не так много народу.

— Вы что предпочитаете, белое вино или красное? Гюстав, у вас найдётся ещё это лёгкое винцо Воэн-Романэ? Так подайте нам для начала бутылочку…

Бельмин вновь обрёл самоуверенность, войдя в роль человека, который платит за угощение, и вся эта механика радушия, обычные слова щедрого амфитриона, предлагающего гостю паштет из гусиной печёнки, икру, заказывающего зимой редиску, помогли ему оправиться от чисто физического шока, который он только что испытал. Мейер сказал Пьеру Меркадье: «Попросите провести вас к столику мосье Бельмина»… Лакей привёл к поэту его гостя. Неизвестно, как обстояло дело с духовным обликом Меркадье, но наружность его глубоко разочаровала Бельмина. Совсем не таким он представлял себе Мирадора. Ах, нет, не таким! Прежде всего, этот знаменитый Меркадье, оказывается, низенький и тучный, лицо у него обрюзгшее, с обвислыми щеками, глаза хитрые, седеющие усы с какими-то белёсыми пятнами плохо подстрижены… Одет в старомодный сюртук, — в такой хламиде разве что в школе показаться можно, цилиндр какой-то странной формы и не первой свежести… Словом, убожество! Ничего в этом человеке не осталось от того обаяния, о котором рассказывал Мейер. Да неужели он нравился женщинам?.. А ведь, говорят, — нравился. Он казался совсем старым, но ведь ему не так уж много лет — пятьдесят пять — пятьдесят шесть. Всё лицо в морщинах, да ещё усеяно тёмными пятнышками. Под глазами мешки. Поразительно, с каким усердием годы разрушают человека, ничего не забывают, не оставят ни капельки молодости, всё сделают таким старым — лоб, уши. У Меркадье из ушей торчат пучки волос.

До жаркого не говорили о «Мирадоре». Сам Меркадье затронул эту тему. Раз его пригласил в ресторан писатель, надо же похвалами расплатиться с ним за вкусный завтрак.

— Я прочёл вашу вещицу, — сказал он, — очень интересно. Бойко написано… У вас есть и фантазия и лёгкость пера.

Бельмина от такой похвалы покоробило, но ведь всё ещё могло наладиться. Он спросил:

— Так, по-вашему, это не очень глупо?

— Глупо? Почему глупо? По-моему, совсем не глупо.

Глупым, конечно, был вопрос. Бельмин торопливо пояснил: