— Я хотел сказать… вы не обиделись?

— Обиделся? Почему я должен был обидеться? Нисколько не обиделся…

Вот щекотливая тема! Как к ней подойти?

— Гюстав, карту вин!

Лакей в чёрном переднике, с угодливой улыбкой на красной физиономии подал карту вин.

— Я не заметил, чтобы вы как-то особенно метили в меня, — добавил Меркадье.

«Особенно»? Что он хотел сказать?

— Кортон хорош, Гюстав?

— Если позволите, я бы лучше посоветовал взять… — И Гюстав пальцем деликатно указывает на карте цену. — Нет? Тогда вот это…

— Ну что ж… Принесите.

— Да, — продолжал Пьер, играя ножом, — я хорошо вижу, что вы воспользовались некоторыми фактами… но очень деликатно… Однако фактический материал не имеет уж такого большого значения, гораздо важнее созданный на его основе образ героя произведения… ваши идеи… работа вашего воображения… то, что вы сами вкладываете… Интересно, интересно…

— А я очень боялся, что вы можете принять это иначе.

— Иначе принять?.. Гм, гм… А что ж там принимать?.. Писатель совершенно свободен… Да и герой ваш так мало походит на меня, что… Словом, пожалуйста, не беспокойтесь…

— Правда? Так вы на меня не сердитесь?

— Сердиться на вас? Дорогой мой!..

Вот тебе раз! И больше уж для себя, чем для своего собеседника, Бельмин спросил довольно обиженным тоном:

— А всё-таки… Скажите, пожалуйста (меня это очень интересует, сами понимаете), в чём же вы видите отличие?..

— Да как сказать… Смотря с какой стороны взглянуть. По-моему, лучше задать такой вопрос: в чём есть сходство? Это было бы проще…

— Очень прошу вас…

— Ну что ж! Сходства, откровенно говоря, нет никакого. Ровно никакого. Пожалуй, только в некоторых фактах: сорокалетний человек в один прекрасный день куда-то исчезает… Но его душевные переживания, глубокие и вместе с тем легковесные… меня очень позабавили. Очень там много изысканности… Да, да, не спорьте… Вы это не выпячиваете, согласен, но изысканности там достаточно. Правда, ваш герой — писатель, а значит…

— Но вы тоже писатель.

— Я?

— Конечно. А «Джон Ло»?

— Ах, вот что! Кто вам сказал? Мейер? Он преувеличивает. Старые тетрадки, из которых ничего не вышло… Я даже не знаю, где они…

Пожалуй, так получилось лучше. Бельмин, всегда очень быстро приспособлявшийся к обстоятельствам, уже почувствовал, как можно обратить себе на пользу нежданное разочарование, объяснить психологию этого человека, выйти из положения… Но ведь люди так злы и всегда готовы воспользоваться любой мелочью, лишь бы очернить писателя… Удивительная недобросовестность! К счастью, никто не станет разыскивать Меркадье: Мирадор останется Мирадором.

Но недаром же Бельмин был писателем. Если образ Мирадора не мог объяснить психологию Меркадье, то как её объясняет сам Меркадье?

— Мне не хочется быть назойливым… но всё же в вашей жизни, в вашем приключении есть что-то странное… Ваш неожиданный уход — поистине загадка!.. Не станете же вы уверять, что за этим ничего не скрывается…

— Разумеется… Но что вы хотите сказать? Какая загадка?

— Ну, если Мирадор — не загадка, то Меркадье — загадка несомненная… Тут надо, конечно, предположить душевный кризис… не знаю уж какой, перелом в мировоззрении… сомнения… Нечто вроде поединка между мечтой и действительностью… Видите ли, я нарисовал себе в воображении человека, жизнь которого во всём соответствовала требованиям общества… и так шло многие годы… С внешней стороны всё казалось таким крепким, гладким… ни сучка ни задоринки… Но изнутри орешек был с гнильцой, его подтачивал червяк, ежедневно, ежечасно, ежеминутно… И вот вдруг годам к сорока из-за какого-то пустяка обнаруживается трещина, скорлупа разваливается, а в ней уже нет ничего, — пусто… Вы меня извините, пожалуйста, я знаю, вести такой разговор неделикатно с моей стороны, но вы должны понять, что ваше бегство смутило очень многих… Люди спрашивали… и тогда…

— Это очень любопытно… Я, дорогой мосье Бельмин, совсем не знаком с писателями… Поэтому для меня проблема, как вы говорите, перемещается… и вот я вас слушаю, смотрю на вас, угадываю ход ваших мыслей… и думаю: вот как сочиняются романы… Верно, вот так же возникла «Госпожа Бовари»… Забавно!

— Флобер?.. Великая честь для меня… Но я не люблю флоберовской психологии… ей чего-то не хватает…

— О, я её защищать не буду! Меня интересует вовсе не она, а ваша психология.

— В самом деле?

Положение коренным образом изменилось: теперь спрашивал, допрашивал, выпытывал Меркадье, возымев вдруг страстный интерес к проблеме Бельмина, к личности Бельмина, к его психологии. И Бельмин с удивлением слышал, как будто со стороны, свой собственный неумолкавший голос. Слышал, как он, Андре Бельмин, рассказывает свою жизнь, свою собственную жизнь, в которой, на первый взгляд, не было ничего примечательного, но, разумеется, её содержание… Ведь в жизни иных людей как будто и нет никаких событий, но в их внутреннем мире столько опьяняющих взлётов и падений, столько величия. И всё на него накладывает отпечаток… штрихами тонкими, как морщинки. Нет, лучше сказать… Опять разговор зашёл о «Мирадоре». Но теперь для разрешения загадки надо установить, как у Бельмина родился замысел написать «Мирадора», как возник образ Мирадора — не столько из банальных в конце концов обстоятельств жизни Пьера Меркадье, сколько из сложной игры, отражений, отзвуков, мыслей, мечтаний и грёз самого Бельмина, на протяжении многих лет безмятежно существовавшего в буржуазной семье, в мирке, не ведавшем никаких катастроф, — вот в чём была самая настоящая тайна… Ведь никто как будто и не думал удивляться контрасту между жизнью Бельмина и жизнью Мирадора, и однако!..

— Право же, — мягко сказал Меркадье, — странно не то, что ваш Мирадор ушёл, а то… что вы остались.

Ну, конечно! Мысль эта поразила Бельмина. Как же она раньше не приходила ему в голову? А Меркадье, очевидно, незаурядная личность. Так что, пожалуй, почитатели не совсем ошибались на его счёт… Только вот оценить его по достоинству, как и других оригиналов, могли лишь немногие, — своеобразие было его потаённой и потому особенно привлекательной чертой… Ну вот, например, Поль Валери… Бельмин очень любил его ранние произведения, и не столько стихи, сколько «Вечер с господином Тэстом», написанный лет двадцать тому назад, после чего этот своеобразный писатель столько времени не подавал никаких признаков жизни… Несомненно, что престиж, который создало Полю Валери его долгое молчание, исчезнет, если он вздумает когда-нибудь нарушить это безмолвие для новой разработки прежней темы и снова вытащить на свет своего Тэста… По правде сказать, Мирадор кое-чем был обязан господину Тэсту, не меньше, чем Пьеру Меркадье…