И через него ведет мост.

Мост настолько длинный, что исчезает с карты.

— Дамба, — говорит Лукас, подходя ко мне.

Таким образом кусочки пазла складываются в моей голове воедино. Папин голос, когда мы только сюда приехали. Это ведь самый большой мост в США. Дамба у озера Пончартрейн — одну сторону не видно с другой. Мы с Джейкобом почувствовали странный толчок с той стороны озера. Но что если это было не озеро?

Что если это был мост?

— Ты уверена? — спрашивает Джейкоб.

Честно, нет. И я знаю, что если я ошибусь, я могу опоздать; я могу потерять Лару. Но если бы Лара была здесь, она бы сказала мне что я — промежуточник, и мне стоит доверять своим инстинктам. И если я закрою глаза и мне удастся заглушить звуки Квартала, хаотичный ритм Вуали, я могу ощутить кое-что еще. Противоположность той силе, которая притягивает меня к Ларе. Которая толкает, а не притягивает, как магниты, направленные не в ту сторону.

Я указываю в направлении ощущения и открываю глаза.

— Мост в той стороне? — спрашиваю я.

Лукас кивает.

— Духовный компас, — говорит Джейкоб. — Это как совершенно новая сверхспособность.

Это здорово, но мы находимся в центре Французского квартала, и, судя по карте, мост находится в нескольких милях отсюда.

— Как нам туда добраться? — спрашиваю я, но Лукас уже достает телефон.

— Я знаю, кто нам сможет помочь, — говорит он, делая звонок.

Я слышу, как на другом конце отвечает жизнерадостный голос:

— Алло, алло!

— Привет, Филиппа, — говорит он. — У нас экстренный случай. Код семь. Можешь подогнать машину? Да, к «Кости и Нити».

— Код семь? — переспрашиваю я, когда он вешает трубку. — Что это значит?

— Не задавай вопросов, — отвечает Лукас.

Я вздрагиваю.

— Извини, я просто хотела спросить…

— Нет, — говорит Лукас, — код семь означает «не задавай вопросов». Нам пришлось добавить его, потому что Филиппа довольно болтлива, а иногда время имеет значение.

Мы стоим на обочине и ждем, и с каждым мгновением у меня всё сильнее сжимается грудь, когда я закидываю красный рюкзак Лары на плечо и кладу сломанный сглаз в карман, как будто это поможет мне выиграть время.

«Держись, Лара, — думаю я. — Держись».

— Она действительно умна, — говорит Джейкоб. Я смотрю на него. Я уверена, что когда речь идет о Ларе, это первая приятная вещь, которую он о ней сказал. — Она в самом деле умна, — повторяет он, — и упряма, и у нее в запасе множество трюков, поэтому я уверен, что когда мы туда доберемся, с ней всё будет в порядке.

Я прикусываю губу, надеясь, что он — прав.

— Вам следует знать, — говорит Лукас, — что у Филиппы немного необычная машина.

Я почти ожидаю увидеть, как она подъедет на экипаже, запряженном лошадьми. Вот только всё оказывается много хуже.

— О нет, — говорит Джейкоб, когда машина подъезжает к тротуару, похожая на длинный универсал.

Это, конечно, не универсал.

Это катафалк.

Филиппа высовывается из водительского окна, белокурые волосы торчат на головой, словно перья, похоронная лилия торчит из-за уха.

— Еще раз здравствуйте, — говорит она. — Кого-нибудь подвезти?

Глава двадцать первая

Филиппа, может, и водит катафалк, но обращается с ним как с гоночной машиной, мчась на все желтые огни светофора и половину красных.

— Лучше, чем скорая помощь, — жизнерадостно говорит она. — Люди всегда убираются с дороги.

— Осторожно, — говорит Лукас, когда она лавирует между машинами, разгоняясь настолько быстро, что гроб на заднем сиденье грохочет и скользит.

— Живые так щепетильны, когда дело доходит до мертвых, — говорит Филиппа.

— Иногда мертвые тоже бывают брезгливы, — говорит Джейкоб, который сидит рядом со мной на заднем сиденье. — Я, например, не в восторге от того, что в этой машине находится труп.

Что ж, позади нас стоит гроб, усыпанный цветами. Никто из нас на самом деле не заглядывал внутрь гроба, чтобы выяснить, есть ли…

— О, это Фред, — говорит Филиппа, махнув рукой.

Дрожь пробегает по моей спине, и мы с Джейкобом оба подаёмся вперед, чтобы отодвинуться подальше от полированного дерева.