Может быть, повлияли и дружки-приятели. Пили часто и помногу. Опьянев, пели с ухмылками полюбившуюся им и незнакомую деревенским старинную песню: «Вино, вино, оно на радость нам дано…». Дружки в город подались, а у Петра мать заболела, потом умерла и как-то так получилось, что остался он в селе. Переехал к тетке. Здесь, опять дружки, и такие же. Пожалуй, главная беда — в водке. Тянуло к ней, хотя Петр и сам себе боялся признаться в этом. Когда работает — ничего, а как положит топор, «мысля» в голову: «Хорошо б пропустить стаканчик». А на пропой деньжонки нужны, и ищешь способ, как полегче взять их. Жена ругалась, отбирала водку, уговаривала, чтоб к врачу подлечиться сходил, понакупила брошюр о вреде алкоголизма, которые он лишь просматривал, так, для виду.

Трезвый спокоен, весел, а как подвыпьет — хочется спорить, орать на всю деревню, бить что-нибудь и крушить. Недаром доктора говорят, что опьянение — что-то вроде сумасшествия. Проснется Петр после выпивки, голова трещит и мысли страшные: «Че-то я опять, кажись, натворил».

В общем, водка здорово мешала в жизни Петру, но отмахнуться от нее он не мог, шибко уж манила, окаянная.

А может быть и еще что-то влияло на Петра… Все может быть.

На рассвете Валя проснулась в каком-то странно-тревожном настроении. Петра не было на кровати. Пиджак его висел, как обычно, на спинке стула.

Валя глянула под кровать — там не было чемодана. Уехал.

На кухне Евдокия Егоровна месила тесто.

— Где Петр?

Старуха глянула на Валю с испугом.

— А ты не знаешь, что ли? Господи, ды как же так? Он же с час назад уплелся куда-то с чемоданом.

Под подушкой Валя нашла записку. Петр писал торопливым почерком:

С неделю Валя не могла прийти в себя, она постарела, подурнела лицом, ходила по деревне скучная, неулыбчивая. Не хотелось ей сейчас заниматься самодеятельностью, и занялась она ремонтом клуба. «Выбила» у начальства денег, раздобыла досок, извести, съездила в город за краской. Нужны были плотники, не брать же со стороны халтурщиков. Хватит своего халтурщика. Бойкин даже не захотел разговаривать сказал:

— Не до тебя, слушай, скоро вовсе твой клуб закроем, зерно туда ссыпать будем.

— Ты думаешь?

— А чего думать-то. Без танцулек можно прожить, а без хлебушка не проживешь.

Она глянула столь сурово, что Бойкин только подивился: до чего же изменило девку замужество.

Председатель колхоза послал к Вале плотника, который был так стар, что все у него, у бедного, валилось из рук. Валя пригорюнилась, но старичок оказался мастером большой руки: мало-помалу приводил он в порядок двери, окна, пол, сцену.

Валя сама побелила и покрасила в клубе. Потом обегала девок и парней, уговорила их сделать уборку возле клуба. Работа эта отвлекала ее от неприятных мыслей о муже.

Старалась она быть спокойной и бодрой, и думала, что люди не замечают в ней никаких перемен. И очень удивилась, когда Евдокия Егоровна сказала с неудовольствием:

— Очень уж стала придирчива. И не знаешь, с какого боку подойти к тебе.

А думы не давали покоя.

Если бы Петр был совсем плохим. Тогда бы все просто и ясно: с ним надо порвать. Но даже когда он пьян, проявляется в нем что-то по-настоящему человеческое, душевное. Кажется, понапрягись она, Валя, еще чуть-чуть и будет муж таким, каким надо.

Поначалу думала: из-за пьянки такой он. Потом поняла: не только.

Сказал как-то с усмешкой: «Трудновато, наверное, быть шибко правильной-то? Небось только, и думаешь, как бы не сойти с пути этого». Вот уж не думает. «Трудновато». Странно.

Она никогда никуда не запаздывает, день проводит, как по расписанию. Неказистую мебель и в комнатке при клубе, и в квартире у тетки Петра расставляла одинаково: у двери кровать, над кроватью будильник висит, у окна столик и зеркало, напротив столика дедовский сундук. Стены квартир красит в один цвет — любимый, розовый. Учителя местной школы посмеиваются: «Не только педант, но и консерватор», «Дама строгих правил».

Так ей легче. И безалаберность, недисциплинированность Петра сбивали ее с привычного ритма, она мрачнела, нервничала, уходила в себя. Валя понимала, что он не может быть точно таким, как она. Но он — полная противоположность ей и от этого тяжко.

Отпросившись с работы, Валя поехала на попутной машине в Яровскую.

Школа в Яровской была на замке. Прохожие показали дом учительницы. От нее Валя узнала, что плотники закончили работу и, сложив монатки, еще вчера утром уехали из деревни. Возле чайной она упросила одного шофера взять ее с собой, но в последний момент надумала поговорить с хозяйкой дома, где ночевали плотники. И, слава богу, что надумала. Хозяйка, весьма предприимчивая особа, готовая сдать под жилье не только комнату, но и амбар, баню, курятник, была всезнайкой и болтуньей. По ее словам, плотники славно подработали. Пономарев с Метелицей уехали в Александровку, а Петр, накупив яиц («баб ловко уговаривал, и по дешевке продали ему, чертяке»), подался в город, на базар, видно. Хозяйка хвалила Петра, говорила о нем с довольным смешком. Но уж лучше бы она ругала его.