Клиент… Седенький, благообразный старичок. Добрый человек — как он сам себя отрекомендовал. Он так сетовал на соседей, что пытаются хозяйничать у него на участке… Трин сделала ему зелье воздаяния. Старичок долго благодарил. А потом Трин узнала, что старичок — глава одной из крупнейших столичных банд с издевательским названием «Добрые люди», и заглянул он к ней в разгар очередного передела сфер влияния в Бергхолме. Заглянул случайно, шутки ради. Бандиты тоже отдыхают от дел неправедных, но вот последствия оказались нешуточные…

Зелье воздаяния-то сработало! Но не на соседей, что по словам старичка пытались залезть на его участок, а на него самого. Старичок стал получать воздаяние от судьбы за каждый свой поступок. Как он был зол, узнав, что Трин не умеет развеивать действие этого заговора! Единственное, что спасло ей тогда жизнь — это то, что зелье продолжало действовать, и старичок опасался, что вред, причиненный ведьме, обернется против него же.

Трин поймали, когда она возвращалась домой от модистки. Привезли в какие-то трущобы.

— Когда, говоришь, действие этой бормотухи заканчивается? В конце июня? — шипел старичок в лицо Трин. — Смотри: если к этому времени ты приготовишь зелье, которое исправит все, что у меня в бизнесе по твоей вине не так пошло, я тебя прощу. Я человек не только добрый, но и справедливый. Доля моей вины в том тоже есть. Не нужно мне было непроверенное пойло глотать. Но! Если не сделаешь… Можешь проститься и со своими выродками, и со своей никчемной жизнью. Пока гуляй свободно. Хоть на край света езжай, если тебе это для дела нужно. Но помни! В июне к тебе от меня человечек подъедет. Кого-нибудь из внуков пошлю, скорее всего. Или Пола, или Паулину. Они приехали в Норландию недавно, даже от акцента еще не до конца избавились. Но ничего, в работе быстрее освоятся. А ты жди! Живи пока. И работай! Договорились? То-то же! Иди и помни: договор — он дороже денег…

Как тогда Трин домой вернулась, она и не помнила. Ноги сами принесли.

Трин обхватила себя за плечи и всхлипнула. Что же делать? Приближалась середина июня, а новое зелье она так и не придумала. Нужно было признаться хотя бы Кристофу, но он так сдал после своей ошибки и истории со взрывом, что Трин так и не решилась рассказать о своей беде. А может, «добрые люди» их не найдут? В конце концов, что они могут знать про Эрнвиль?

В парадную дверь постучали. Трин встала и нехотя пошла открывать. Если это вернулся Сид, она оборвет ему уши! Сбежал из дома и даже не сказал куда. Трин распахнула входную дверь.

— Добрый дьень, я есть имя Паула, — представилась худенькая смазливая девчонка с ярко желтым чемоданом в руках. — Я ехать к вас по договор от 'Добрый…Окончания фразы Трин так и не услышала. В глазах у нее померкло, в голове помутилось, и она осела на пол.

Амма

Амма шла по городу и дышала во всю грудь. После прошедшего дождика Эрнвиль благоухал, как букет. Пышные гроздья сирени свешивались из-за заборов, так и умоляя погрузить в них нос и насладиться свежим невесомым запахом. Что Амма и сделала пару раз. А чего ей стыдиться-то? В определенном возрасте человеку становится наплевать на мнение окружающих, тогда как самое главное, самое важное обретает выпуклость и объемность реальной цели.

Да, цель у воссоединившихся под одной крышей семьи Хольманов была одна — вытащить их из долговой ямы. И, желательно, как-нибудь рассоединиться. Или хоть сменить крышу на более широкую. До первых холодов, потому что потом спать, видимо, придется вповалку или в обнимку. А ни первое, ни второе Амме совершенно не улыбалось. С возрастом все больше и больше начинаешь ценить комфорт и тишину. Так что цель была, причем такая осязательная, что так и хотелось схватить ее в руки. Но как? Этого, судя по всему, никто из Хольманов не знал.

Улочки плутали, разматываясь, как клубок бечевки, и наконец привели Амму туда, куда она и направлялась — на центральную площадь города.

Шумная торговая площадь была полна продавцов и покупателей.

— Курицы! Самые жирные курицы! Возьмите, не пожалеете! Сами в суп норовят!

— Шерсть! Из ньювейских овец! Каждая шерстинка толщиной с палец! Свяжешь свитер, и шуба зимой не нужна! А мягкая какая!

— Бублики с маком! Горячие бублики! На масле! Берите, норрина, не пожалеете! Вот рту тают, а в животе маками расцветают!

Амма снисходительно и любезно улыбалась. Продавцы ответно кланялись, но особо приставать не хотели. Еще бы — пифия же! Хоть Амма жила в Эрнвиле всего несколько лет, но слухи о ней уже ходили. А кому охота связываться с ведьмой… тьфу! то есть с пифией. Вот смотрит она на тебя, и неизвестно, что думает. И, может, такое о тебе знает, о чем ты сам не догадываешься. Ну ее к шуту!

Амма шла целенаправленно к дальнему краю рынка. Там, у ратуши, были прилавки травниц. Часов на ратуши было двое: одни смотрели на юг, а другие на север. Звонили они слаженно и музыкально, вызывая ответную дрожь в душе. Опять же, старожилы Эрнвиля с ностальгией рассказывали, что раньше часы звонили в разное время. Да и само время показывали разное. Настоящее приходилось сложно вычислять, складывая общее, которое показывали оба циферблата, а потом честно деля. Этого Амма понять не могла. Возможно, раньше (до появления в Эрнвиле курортного отеля), когда маленький город жил своей сонной провинциальной жизнью, у людей и было вдоволь досуга, чтобы заниматься математическими подсчетами, но сама Амма предпочитала жить в понятной ей метрической системе. Не плавающей и не требующей постоянной ручной или мысленной корректировки.