Тебе никогда не нужно извиняться за то, что ты ко мне прикасаешься. Эти слова вертятся у меня на языке, но я их сдерживаю. — Не волнуйся. Он меня ждет.

Водитель Гарцоло ждет нас на улице в черном Suburban. Он представился мне как Армандо Витале. Судя по их отрывистым приветствиям и настороженному выражению лица, Джемма его знает, но не очень хорошо. Я ищу хоть какой-то намек на страх и не нахожу.

Тем не менее, он мне сразу же не нравится. Без особых причин. Просто его вибрация.

— Твой отец просил передать тебе, что я буду обеспечивать твою безопасность до свадьбы, — говорит Армандо. Наверное, тех двух парней, которых они привезли на Ибицу, уволили за то, что они больше времени проводили, попивая вино из коллекции Дамиано, чем присматривая за девушками.

— Ты давно работаешь на Гарцоло? — спрашиваю я.

— Около года, — говорит он, похлопывая по карманам в поисках зажигалки.

Год? Это ничто. Не может быть, чтобы он был их человеком. Если угадать, то это чей-то никчемный кузен, который последние несколько десятилетий не справлялся со своими обязанностями и умолял взять его сюда.

Мы добираемся до Манхэттена, где, несмотря на поздний час, толпы машин застряли в медленном движении. Все сигналят друг другу, как будто это ускорит движение.

Я провожу ладонью по своей бороде. Ее давно пора подстричь. — Это место - зоопарк.

— Ты много времени здесь проводишь? — спрашивает Джемма.

— Нет. Только несколько коротких поездок.

— Так ты никого не знаешь?

— У меня есть несколько знакомых.

Вообще-то, только один.

Я уже договорился с ним о встрече, благодаря Калу Парасирису, греку, который руководит своей собственной версией Cosa Nostra в крошечной деревушке на Крите. Зоряна? Зониана? Я всегда путаю название этого места. Кал был одним из наших поставщиков оружия в течение многих лет, и у него есть двоюродный брат, Оррин Петраки, здесь, в Бруклине, который управляет тем, что они называют "Греческой командой". Кал говорил о нем как о мелкой рыбешке в большом пруду, но если я что-то и знаю о греках, так это то, что они - барыги. Я попытаюсь попросить Оррина помочь мне выяснить, что на самом деле происходит с Гарцоло.

Это все, что я успел сделать в плане выполнения задания, которое дал мне Дамиано. Не так уж много, но это лучше, чем действовать наобум.

Джемма больше не задает вопросов. Она смотрит в окно всю оставшуюся дорогу, ее кожа бледная.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, когда машина останавливается. Мы уже в Нью-Джерси, в районе, расположенном прямо на берегу реки Гудзон. Улицы выстроились плотными рядами голых ветвистых деревьев и толстых сосен. Наверное, летом здесь красиво.

Она говорит: "Просто устала", но это неправда. Ее поведение изменилось, когда мы вышли из самолета. Она стала меньше, от нее практически не исходит беспокойство.

Это заставляет меня задуматься.

Мы выходим из машины, и, черт побери. На улице ледяной холод.

Я плотнее натягиваю на себя куртку. Гребаный февраль. Это, наверное, самый худший месяц для пребывания здесь.

Дыхание сбивается, когда я рассматриваю стоящий передо мной дом из красного кирпича. Огромный, в три этажа, с множеством арочных окон. Он выглядит традиционно. Справа - отдельный гараж, рассчитанный, по крайней мере, на шесть машин, слева - теннисный корт.

Ветер усиливается, и меня пробирает дрожь. — Господи Иисусе!

— Не привык к такому?

Я взглянул на Джемму, которая встала рядом со мной. Лампы на фасаде дома рассеивают свет по ее румяным щекам. Кажется, она переносит эту температуру гораздо лучше меня, несмотря на то, что на ней только толстовка.

— Мы можем зайти внутрь? — спросил я сквозь стучащие зубы.

В ее глазах мелькает веселье. — Такой ребенок.

— Скорее, я хочу когда-нибудь родить детей, но не смогу, если у меня здесь отмерзнут яйца.

Это вызывает у меня смех. — Пойдем. У меня есть ключ.

Как только мы вошли внутрь, я вздохнул с облегчением. Намного лучше. Никогда еще я не была так благодарен за отопление.

Мы стоим в парадном фойе, из которого открывается большая гостиная с потрескивающим камином. Справа - лестница, ведущая на второй этаж, слева - кухня.

Армандо входит следом за нами и открывает прикрепленный к стене неглубокий шкафчик. Внутри - ряд крючков с висящими на них ключами. Он цепляет ключи от машины на пустой крючок и закрывает шкаф.

Мы проходим примерно четыре шага, когда из тени появляется мать Джеммы. Она закутана в длинный домашний халат, а ее волосы завязаны в косу. Можно подумать, что она бросится обнимать недавно заболевшую дочь, но вместо этого она лишь окидывает Джемму критическим взглядом.

Я слышу, как Джемма задыхается. — Мама.

Пьетра некоторое время рассматривает Джемму, а затем целомудренно целует ее в щеку. — Ты выглядишь ужасно.

— Это было долгое путешествие.

— Твой отец хочет поговорить с тобой.

Плечи Джеммы напряглись. — Я очень устала. Может быть, это подождет до завтра?

Пьетра покачала головой. — Иди, Джемма. Он не спал и ждал тебя.

Я скрежещу зубами. Ноги Джеммы едва держат ее вес, и она все еще слаба после болезни.

— Мама, пожалуйста.