Шрифт:
— Потом велели забрать убитого и ехать.
Костя закрыл лицо и молча отступил. Толпа тоже молчала, и, видно, эта гнетущая тишина, в которой слышались лишь всхлипы женщин да посвист весеннего ветра в сухих сучьях деревьев, испугала подводчика, того, что сидел и курил. Вот он вскинул голову, бросил окурок под колеса и с каким-то вызовом:
— А мы подними винтовки, так же бы вот приехали к вам, на спинах.
Толпа всколыхнулась разом. Послышались раздраженные голоса:
— Это что же, винтовки-то вам дали заместо посошков?
— Спали, поди-ка, на мешках?
Толпа отозвалась коротким рыдающим вздохом. И снова наступила тишина. Кто-то заговорил, рассказывая только что подбежавшему человеку:
— Напали за Опольем. Прикрылись, кто армяком, кто плащом. Баракова искалечили, и не узнать.
Люди стояли, переминаясь с ноги на ногу, и слушали этот рассказ, который уже слышали. И сам подводчик, с уздой в руке, тоже вытянул шею в сторону говорившего. Точно боялся, что в рассказе этом появится какая-то ошибка, и тогда он поправит эту ошибку своим сиплым застуженным голосом.
Но вот толпа зашевелилась, задвигалась нервно. К телеге продвигался председатель сельсовета. Толкнет кого-то плечом, заглянет в лицо и вроде как злорадно:
— Ну, что?
А тот в ответ, со злобой:
— А ничего... Ты вот что?
Тогда председатель пихал следующего на своем пути и опять тонким голосом задавал свой странный вопрос:
— Ну, что?
И получал в ответ:
— А ты чего?.. Ты посмотри-ка лучше.
Наконец Авдеев выдрался из толпы, откинул попону, тут же закрыл, поспешно отвернулся. Был он коротконог и толст, а лицо высохшее, землистого цвета. Ранняя лысина опоясала голову под шапкой-блином, под глазами набухли мешочки. Они вздрагивали от каждого движения, будто были налиты ртутью.
— Дождались, — надрывно закричал Авдеев, — докормились... А то на пасху пригласите в село к себе в гости и Ефрема, и Ваську Срубова, и поповича, сыночка дорогого вашего батюшки, отца Иоанна, которому руку облизываете, с которым псалмы распеваете у аналоя.
Толпа взревела, качнулась вперед. Лошади попятились, заскрипели оглобли, и женщины вдруг взвыли еще пуще, как будто Баракова опускали в могилу.
Полетело со всех сторон:
— А ты, власть, до коих смотреть будешь?
— Ты только налоги рад скрести.
— Говорено было — отряд сгрудить да пойти в лес самим, так бодался... Решения да распоряжения нужны ему...
— Распоряжения и решения, — отозвался он с какой-то радостной злобой. — Вы в отряд, а я потом слезы ваших детишек глотать. Грех на свою душу. Нет уж. Лучше бы вязали ночных гостей. Что, разве не бывал на постое Васька, — возвысил он голос и поднялся даже на носках сапог, как выискивая кого-то в толпе. — И Павел Розов на днях гостил у батюшки. А вы молчок. Не наше дело. Грех на душу... Было такое? И сельсовет когда громили бандиты, тоже видели, а сидели в домах. Пусть грабят, не нас. Председателя сельсовета... Так, что ли?
Толпа не отозвалась, и Авдеев, увидев неподалеку Костю, сказал ему:
— Вот смотри, рабочий класс, какие турки в Игумнове. Коммунистов потому что мало, я да Огарышев. А была комячейка в десять человек. Погибли одни на войне, другие померли. Вот и бьюсь я тут одинешенек, а они только глаза пялят, выгалки [4] — все как один.
— Выгалки, — сказал кто-то обозленно, — срамить просто. Командовать надо.
— Командовать! — закричал председатель сельсовета. — Такими тараканами да турками. Друг за друга и молчок. А теперь без семян. Теперь по миру... С сумой, за подаянием. Давай-давай, вваливай.
4
Выгалка — женщина, которая пялит глаза на кого-либо (местн.).
И скалил зубы, оглядывая людей злыми глазами.
— Давай, давай, — так и ахнула толпа. — Это что ж, и верно, с сумой...
— Обоз надо было охранять лучше, а то сунули вместо винтовок палки...
— Власти не охраняют, а мы за подаянием?
Крики росли, и толпа стала сближаться с председателем сельсовета, кругом теперь сжатые кулаки, кой у кого на лицах злорадные усмешки, довольство, кой у кого отчаяние. Авдеев попятился назад, скосил глаза, словно искал лазейку в толпе, чтобы в случае чего нырнуть в нее:
— Эт что ж кричать теперь, граждане. Эт что ж кричать теперь, дорогие...
И понял Костя, что совсем задергался председатель на такой работе, что трудно ему в этом глухом селе, откуда ближе до бандитов, чем до законной власти. Понял, что ждет он или выстрела, или удара ножом в спину, а то и огня из-под половиц. А у него четверо детей, сам он, как видно, плохо разбирается в паутине событий конца гражданской войны. Неведомая сила заставила Костю шагнуть и встать рядом с ним. Поднял руку и удивился, что толпа разом замолчала. Увидел, что смотрят на него с любопытством и, главное, доброжелательно.