Попаданец настолько впечатлился картиной революций 1917 года, которые, хоть и веяли романтизмом всего нового, но, между прочим, веяли и всеми признаками обычного русского бунта, со всем ее кровью, насилием и грабежами, что не мог уже больше ни о чем думать.

Ведь судя по количеству разнокалиберных военных создавалось такое впечатление, что Россия оказалась в кровопролитной и очень тяжелой войне и военные действия шли где-то рядом. Опять Первая мировая?

И этим военным как-то было все равно кто едет — мелкие разночинцы или воспитанница императора с мужем — светлейшим князем. Война-с! А офицеров почему-то не было. Опять революция? Немного успокаивало только одно — солдаты-гвардейцы были не одни, ими командовали унтер-офицеры. Но все-таки…

Его жена Елена Федоровна от такого положения только беззащитно вскидывала руками в жесте недоуменного удивления и даже злобы. А что делать? Гвардия им не подчинялась, а идти самой разбираться с солдатами ей очень не хотелось. Да и не женское это дело, честно говоря.

И тут постепенно стад активизироваться Константин Николаевич, для которого ситуация очень была обычной, хотя бы и теоретически, по вузовским учебникам. И как мужчине и как попаданцу. Ему вдруг показалось, что они вдруг оказались в феврале или в октябре 1917 года и прежние привилегии высокопоставленных дворян, на которых так надеялась его жена, не только им не помогали, но и мешали, вплоть до убийства. В свое время эта гнусная чернь их попросту бы расстреляла прямо на улице, вдоволь поиздевавшись.

Конечно, сейчас был не черный 1917 год, а все еще благородный XIX век и господствовал гуманизм, хотя и очень своеобразный. Но, все равно, им могла помочь только их личная активность. Или, точнее, его активность, а не эфемерные дворянские права.

И светлейший князь Долгорукий трудолюбиво работал. Он подыскал им сильный конвой из находившегося поблизости усиленного патруля жандармов. Военные, тот же брат Михаил и взрослый сын Александр из семьи императора немедленно бы скривились, но князь лишь развел руками. Долгорукий же, благодаря появившегося внутри него попаданца, не только не любил жандармов, но и считал, что в специфических городских условиях эти господа будут наиболее эффективны.

А тут их патруль. Он как бы поддерживал спокойствие на многолюдной беспокойной улице, являясь якорем спокойствия. Хотя, с точки зрения господина статского советника, жандармы просто отлынивали от опасной работы по наведению порядка.

Дальше оказалось почти по Салтыкову-Щедрину. Князь также по обозначенному им же тексту их буквально припахал. Пусть работают мужики в жандармских мундирах, их превосходительства устали и оголодали, а простонародье в тенечке спит, отдыхает, скотинки такие!

Жандармы, кстати, ни чуть не возмутились. Даже, наоборот, кажется, обрадовались. Похоже им, как и светлейшему князю, так сказать, новый порядок не очень нравился. Но, в отличие от него, они совершенно не знали, что им делать. Ведь одно дело беззащитные робкие обыватели, которые просто описывались при одном их виде, и совсем другое вооруженная злобная солдатня, которые толи укрепляли порядок, толи его окончательно разваливали. Иди-ка тут к ним, сами арестуют.

А тут благородное начальство, да еще самое высокое! Пусть командуют, а они в охотку ему поподчиняются!

В общем, они нашли друг друга и уже в скором порядке отправились к Зимнему дворцу, не обращая внимания на солдат на улицах. А те, видя такую картину, уже не осмеливались останавливать пыльный, грязный дорожный дилижанс, явно откуда-то издалека приехавший.

Во дворце Елена Федоровна, как любящая воспитанница, хоть робко, но сразу же отправилась к императору всероссийскому. А уж Константин Николаевич просто сел на хвост к своей жене, идя следом. Князь в некотором смущении объяснял это тем, что ведь он должен, как беспокоящийся муж, охранять свою супругу. Ведь у него же был пистоль, не так ли, господа? Хотя от кого он здесь собирался ее охранять, сей почтенный муж и сам не смог бы объяснить.

Впрочем, никто ему при императорском дворе задавать такие неудобные вопросы о его присутствии при августейшем монархе не собирался. Наоборот, ему даже обрадовались (Николай I точно). Все-таки при дворе появился профессионал сыскного дела, опытный и весьма умный, который знал, что делать и как им быть. Надо только ему все сообщить, так сказать, подробно ввести в текущий курс открывшего дела.

И Константин Николаевич, наконец, все узнал и понял. И новость эта в некотором роде почти напрямую казалась его. С одной стороны, ему стало легче — это точно была не кровавая революция, и Самодержца, а, следовательно, и его (sik!) не свергнут и не убьют. С другой стороны, кошмар какой! Пока они ездили в Москву, покои самой Марии Николаевны, дражайшей и, не смотря не на что любимой, которую он теперь хорошо знал, обокрали!

Полицейского самого обокрали. Ха-ха! Хоть и из второй жизни, но он попал в обычный анекдот, какие массами рассказываются хоть XIX веке, хоть XXI.

Хотя ладно. Если серьезно, то обокрали целую великую княгиню, входившую, по крайней мере, в сотню благородных людей России! Старшую дочь правящего императора Николая I! Нет, коли господа воры не имеют нормальной головы, чтобы нормально думать, то хотя бы чувство самосохранения должны были иметь, как любое биологическое существо? Ведь будут их теперь цепко искать и пока всех не поймают, ни за что не отстанут!