Да-а, что же так сложно-то. Ведь рождение ребенка — это в любом случае, естественная операция. А если еще и с осложнениями, то, с учетом медицины XIX века, осталось, действительно, только просить помощи у сверхъестественных сил.

Молиться он все же не стал, это было уже сверх его возможностей. Вместо этого он поспешил отправить слугу к гоф-медику Николаю Федоровичу Арендту. Тот, хотя и не был, собственно, акушером, но медиком был опытным.

Таков был уровень медицины того времени. Она была не только примитивна, но еще и не подразумевала особой специализации. Хирург охотно работал терапевтом, а последний подрабатывал акушером и гинекологом. Что делать, это же XIX век!

С гоф-медиком у князя Долгорукого была договоренность относительно беременной жены. Тот охотно согласился. И не только потому, что князь был знатен, богат и любимец императора. Николай Федорович был добряк и любил медицину. В образованной им больницы были пациенты всех сословий. И даже если у какого бедняка не было денег, доктор лечил его за свой счет.

Так что князь был спокоен за такого медика. Тот приехал через некоторое время, поздоровался с хозяином, помыл руки и поспешил к роженице. Обратно он вышел озабоченным и сумрачным. Признался:

— Однако, Елена Федоровна сама себе подкузьмила. Подсадила тело ходьбой, вот и роды начались предварительно, куда ранее, чем надо. Помилуй Бог, седьмой месяц, а он уже выходит. Трудные будут роды, Константин Николаевич, готовьтесь к этому.

Попаданец только развел руками. Он хоть и из будущего времени и в целом образован лучше, но не медик. Попросил поужинать, пока роды не начались. У Елены Федоровны находились повитуха и служанка Марфа, и этого было пока достаточно. Заодно и сам мог поесть.

Прошли в столовую. Слуги работали. По крайней мере, в доме было очень тепло и чисто. Весьма вкусно пахло, напоминая, что они хотя и пообедали, но в неопределенном прошлом и неплохо бы на долгую ночь на желудок что-то накинуть. Николай Федорович в преддверии сложных времен, совсем невозражала. Более того, охотно прошел.

Прекрасный ужин (спасибо кухарке Авдотье!) вскоре их утихомирил, и поздний чай они пили уже спокойно, пока встревоженная Марфа позвала доктора.

— Там началось, — почти испуганно сообщила она, — Перфильевна (повитуха) говорит, что роженица уже родит!

Марфа, вообще-то, за долгие годы с тесными отношениями с госпожой научилась говорить «по-господски». Но сейчас, видимо, от волнения, простонародное происхождение бросалось очень выпукло. Да уж!

Брошенный всеми, Константин Николаевич поднялся в свой кабинет. Что за время этот XIX век! Ни телевизоров, ни компьютеров с интернатом. Волнуешься, нервничаешь, а как отвлечься не знаешь! Взять, что ли хоть старый номер «Санкт-Петербургских ведомостей», может, хоть отвлечешься.

Но статьи прошлого времени, да еще в официозе, только еще сильнее нагоняли тоску. Попаданец сам не понял, как задремал.

Разбудила его другая служанка Анна, взятая Николаем Федоровичем на роль «приноси-подай».

— Барыня родила, ваше сиятельство, — грустно сказала она, — дохтур вас попросил приди.

Вот ничего себе, какие тут звуконепроницаемые стены! Нет, он слышал отдельные, особенно громкие крики роженицы, но все равно уснул. И весь мучительный, а для жены еще и болезненный процесс появления нового человека он сладко проспал.

Терзаемый муками вины, он поспешил в семейную спальню, временно преобразованной в медицинскую палату. Между прочим, Елена Федоровна, хоть и для нее роды были неожиданными, успела приказать, и служанки притащили два стола из прачечной. На них положили широкую перину, поверх новомодную клеенку и простынь.

Константин Николаевич только сумел глянуть, просунув голову — дальше его не пропустил Николай Федорович, да он и сам не рвался, понимая, что такое — принос заразы больной. И так было все ясно — ребенок был мертв, а его жена после тяжелых родов полумертва.

— Мужайтесь, князь, — негромко сказал доктор, вытянув его обратно из спальни, — девочка родилась уже мертвой, задохнувшись в материнском чреве. А саму Елену Федоровну я постараюсь спасти. Придется сделать еще несколько хирургических операций, иначе никак.

Он помолчал, собираясь с мыслями, потом почти шепотом сказал:

— И вот еще что, Константин Николаевич, вынужден вас сообщить, ваша супруга Едена Федоровна больше не будет вам ни женщиной, ни матерью ваших детей. Увы! Тяжелые роды и две хирургических операций значительно повредили ее женскую часть тела.

Оглушив его таким образом, доктор ушел. Елену Федоровну он забрал собой. В специальной грузовой телеге, куда для мягкости положили сена, ее повезли в больницу. Это ведь для мужа роды уже окончились, хоть и неудачно. А для жены последствия их будут давить еще долго. И в первую очередь пройдут несколько операций для помощи женщины.