Но разговор с мужем оказался весьма трудным, как полагал император, и опасалась сама Елена Федоровна. Князь уперся, как иной годовалый бычок и не хотел понимать ее доводы. Служба Богу, ее препятствие, как таковое, слабое здоровье — все это были лишь пустые слова с его точки зрения. Он, который хотя и сам предложил обвенчаться, но не любил ее и был с ней холоден, теперь не хотел расставаться с женой. И ведь, главным образом, из-за того, что считал ее жертву чрезмерной и ненужной никому — ни ей, ни ему, ни даже Богу Небесному.

Елена Федоровна решила воспользоваться последним доводом — согласием императора Николай Павловича. Это, наконец, его смягчило, но только ее добро на общий раздел имущества выдавил его одобрение фу!

Он совсем не понимал, что она, искалеченная физически и даже морально, же не могла жить среди здоровых людей. И это не жертва, нет. Наоборот, она уходила с облегчением и с осанной нашему вечному Отцу. А деньги от мужа и, как она понимала, ль императора, окончательно позволяла ей решить некоторые трудности при переходе.

А Константин Николаевич, дав разрешение на, по сути, развод по XIX веку, как то смирился и затух. Он не раз видел, как разводились супруги в том будущем времени, со скандалом, громкими ссорами, разделом нажитого имущества. А тут миловидная, даже маленькая женщина, девочка (!) сама уходит куда-то в необжитое место — пустошь. Ужас какой! И ведь не остановишь ее, уперлась и надулась.

Елена Федоровна хотела сразу уйти, прежнее жиль вдруг стало для нее затхлой скучной тюрьмой. Но уже бывший супруг заставил ее довольно обильно отобедать, а потом сразу же разделить семейное имущество. Ей, конечно, он дал, денежный эквивалент, как понимала Елена Федоровна, отдав ей все деньги, которые были у него — девяносто две с половиною рублей ассигнациями и шестнадцать тысяч рублей серебром. Спасибо ему за это!

А потом они растлись. Она торопилась, все-таки надо было проделать кое-какие формальности ухода в монастырь (кругом бюрократизм!), решить вопросы с его личным владение, наконец отпустить на волю Марфу и еще нескольких человек и выделить им немного денег хоть на первое время.

А Константин Николаевич опять оставался один. Теперь уже и навсегда, и на короткий срок. И уже никто и ничто не сможет его остановить на пути к любимой, но все же как-то муторно.

А жизнь-то по-прежнему идет!

Часть I

Пока еще банальное преступление XIXвека

Поздним зимним вечером, а точнее уже глухой санкт-петербургской ночью некий попаданец Георгий Васильевич во времени из дослославленного XXI века, оказавшись в дремучем XIX веке, находился на своей кухне пил и пустой чай.

Своей — это, конечно, громко сказано. Хотя дом был свой, теперь уже собственный, построенный на деньги почти августейшего тестя, но кухня была ею теоретически.

На практике войти вот так пройти в дезабилье и вкушать, что захочет и сколько захочет, он мог только ночью, когда все, начиная от любимой Марии Николаевны и завершая последним слугой — мальчишкой, уже самозабвенно дрыхли, видя десятый сон.

Сам Георгий Васильевич ничего и никого не ждал, пил чай, находясь в домашнем отпуске по повелению императора и шефа жандармов. Почти как в XXI веке — жена Мария Николаевна рожает и муж рядом (шутка-мечта). Ему, правда, не больно физически, но морально он с нею. Срочных дел не бывало, а если и существовало, то Николай I великодушно отменил. Да-с! Можно пофигичнотить (или пофигичнотать?).

В любом случае, чаем-то он, паче чаяния, может себя побаловать? Перед этим он аккуратно собрал колотый им специальными щипцами сахар, положил его в свою чашку чая, как какую-то драгоценность. В XIX веке сахара все еще было сравнительно мало, и по качеству он был довольно низок. А вот по стоимости сахар, будучи ценным колониальным товаром, был дорогостоящ. Цены откровенно кусались и для простого человека в России делали его по-прежнему недоступным. Им даже взятки давали, так называемыми сахарными головами. В XXI веке такие посулы ничего, кроме смеха и недоумения, не вызвали бы, а в XIXвеке ничего, брали самые привереды.

Хотя в России сахар был известен со времен Киевской Руси, но народ его, тем не менее, не знал. Впрочем, его так сказать визави, хотя бы ментальный, — зять императора Николая I светлейший князь Долгорукий, Константин Николаевич — мог себе его позволить чуть ли не каждый будний день. Но опять же немного, почти вприглядку. Даже не из цены, а из существующих традиций.

Нынешние аборигены XIX века сахара потребляли существенно меньше, чем его современники. И хотя в XXI веке Георгий Васильевич, мир праху его, гм, сладкоежкой не был, но в этом веке надо было все же себя сдерживать. Только иногда, как, например, сейчас, он мог себе позволить не оглядываться на русское общество.