Так или иначе, но он уехал. Машенька была в относительной безопасности, а ему действительно надо было опросить «Генриха», пока он еще нервничал. А то потом, когда он успокоится, его и не пробьешь!

Пролетка примчала его в жандармское управление. «Генриху» повезло меньше, его тоже в это врем своебразно «подготавливали» к допросу, но если Стюарта путем демонстрации достижений цивилизации. То «Генриха» уже путем наказаний той же цивилизации. Посадили его в одиночную камеру, причем в кандалах, давали послушать дикие вопли Ваньки-дурака.

Это был мелкий уголовник-рецидивист с расшатанной нервной системой. По правде говоря, его бы надо перевести в тюремную больницу, но она и без того так была переполнена, а психические болезни не заразны. Переводить же в обычный сумасшедший дом его тоже было нельзя — еще не дурак, а только на пути к оному.

Так его и держали, а тюремное начальство даже потихоньку удовлетворенно потирало руки. «Новички» нередко за сутки — двое от этих воплей «доходили до кондиции» и давали признательные пояснения. Из-за чего жандармские следователи неоднократно выражали ему благодарности. И даже их высокопревосходительство А. Х. Бенкендорф неоднократно лично выражал признательные слова.

Ну-тка, дорогой «Генрих», вот теперь и вы послушайте вопли полусумасшедшего, которые легко можно перепутать с криками жертвы на допросе, находившееся под физическим воздействием жандармов. Под пытками то есть.

Покушай вонючую тюремную баланду, которую вполне можно было посчитать за особую форму издевательства. Посиди в холодной камере, полежи на гнилых деревянных нарах, укрывшись противным тюремным тряпьем, которое надзиратели почему-то называли одеялом. Может и дрогнет твоя душонка…

Константин Николаевич сегодня для «разговора по душам» вынужден был спуститься в свой тюремный «кабинет» с его функциональным примитивизмом, специфическим тюремном амбре, от которого иногда подташнивало. Поэтому он без особой игры был груб и циничен к узнику.

— Нуте-с, — сказал Константин Николаевич, — на первых порах послушаем твое бесполезное вранье. Потом поправим, если что. не послушаешь, продолжишь врать, будем пытать. Ну-ка вот, посмотри!

Он махнул рукой на какую-то мебель, которую вполне можно было посчитать либо плотничий верстак, либо кузнечное приспособление. Но после слов высокопоставленного жандармского следователя узник с некоторым страхом понял, что это «всего лишь» устройство для физических пыток. Не надо, пожалуйста!

— Что молчишь? — еще грубее спросил его жандарм, — пой соловьем, пташка, если хоть немного хочешь жить. Помни, ты пойман с такими же грабителями при попытке вооруженно напасть на рабочий кабинет самого императора. ИМПЕРАТОРА! Тут только одно наказание — пеньковая петля. Немного поваляешься на холодном петербуржском солнышке в назидание другим. И в землю, на закуску могильным червям.

Голос следователя холодный, какой-то противный, как-то вызывал неосознанную дрожь. И узник первым, что выговорил, было тайные сведения, которые он хотел до конца утаивать на допросе.

— Я поданный ее величества английской королевы, я вам не подсуден! — возопил «Генрих» возмущенно. Я непременно буду жаловаться в Форин Офис!

— Гляди-ко ты! — удивился Константин Николаевич, — а официально ты нам по-другому назвался. Голубчик, — обратился он к писарю, — напомни, как его?

— имя «Генрих», ваше благородие, фахмилие он не говорит. Ноне мещанин города Луги, — готовно ответил писарь, посмотрев для гарантии в текст допросных листов.

Господина следователя, конечно, надо было называть совершенно по-другому: по служебному чину — его высокопревосходительство. По социальному статусу — его императорское высочество. Но Константин Николаевич был спокоен. Нечего кидать бисер перед свиньями. А англичане только этими животными были.

Он сам приказал так себя называть и ничуть не горевал. Зато какая маскировка, а? Пусть-ка думает, что он самый хитрый. А мы еще прижмем его у тюремной тюрьмы!

Вот и сейчас появилась хорошая возможность. Самым настоящим оловянным голосом дубины служаки, он поинтересовался:

— Так кто ты у нас, милейший, суконный русский али подлинный англичанин?

«Генрих» уже успокоившись, попытался сыграть под дурачка:

— По происхождению я немецкий поданный, но сейчас живу и служу и управе города Луги.

Б-бах! — гулко опустился на стол тяжелый кулак следователя:

— Все-таки решил врать. Усугубляешь вою вину. Ты же сам только что назывался англичанином! И потом — речь у тебя очень культурная, не похожая на мешанина. Думай, как врать поскладнее.

Федор, — это он уже плюгавенькому писарю, — позови-ка сюда местных надзирателей.

Подождал пока придут надзиратели — здоровенные жандармы, кровь с молоком. Сказал им:

— Вот что, ребятишки, энтот злодей решил со мной лукавить. И пока он думает, как поскладней соврать, дайте ему десяток розог! Что б вразумился.