Щелк, щелк — проворачивался ключ.

— Это кто? — спросил постовой, лениво бросив взгляд на камеру. — В костюмчике весь, приблатнённый. На зэка не похож.

— По сотке заехал, — хмыкнул дежурный старлей, перебирая тяжелую связку ключей. — В ресторане буянил.

— Богатые с жиру бесятся, — скривился прапорщик, снимая наручники. — Напьются и пальцы гнут… Тьфу.

Камера, в которую водворили Дирижёра, была стандартная, четырёхместная. Бетонные стены, окрашенные в тусклый, болотный цвет, пахло побелкой, железом и старыми матрасами. Пол дощатый, промятый. Две двухъярусные железные шконки, вместо сетки — прутья решеткой. На них — тонкие ватные матрасы в синих чехлах. У стены — обшарпанный стол, две скамьи, в углу — параша за перегородкой из кирпича, низкой, только едва прикрывающей.

Шкафчики, стол, скамьи — всё намертво привинчено к полу и стенам.

На нижней шконке сидел один-единственный человек. Жилистый, в брюках и рубашке. Услышав скрип двери — поднял взгляд. Увидев вошедшего, застыл.

— Вечер в хату, — усмехнулся Дирижёр, неторопливо проходя внутрь. — Как отдыхается, Рябой?

Тот промолчал, но глаза уже налились тревогой. Похоже, понял, что сегодняшний вечер может быть длиннее, чем он думал.

День обещал быть жарким. Воздух за окном уже с утра дрожал над асфальтом, и в квартире стояла духота, несмотря на открытую створку. Я, как обычно, собирался на пробежку. Натянул футболку — и удивился. Она туго натянулась на плечах и неприятно врезалась в подмышках.

— Маша? — крикнул я в коридор. — Ты мои вещи на высокой температуре не стирай. Они садятся.

— Я не стираю твои вещи, — донеслось из ванной с обиженным фырком.

— А кто тогда?

— Макс, откуда я знаю? Может, сам и постирал.

Я почесал в затылке. Стирал я в последний раз, когда ещё тамагочи был актуален. Так что дело было не в стирке. Снял футболку, подошёл к зеркалу в коридоре.

— Или мне кажется, или банки реально подросли…

Плечи расправились. Пресс прорисовался под кожей, будто я месяцами железо тягал, а не подтягивался на школьной перекладине. Уже не мальчишка — студент, причём крепкий такой. Зеркало кривое? Надо будет Машке показаться, ее спросить. Я покрутился, подставляя зеркалу то один бок, то другой, напрягая руки, спину, ягодицепсы. Каждое движение отзывалось лёгкой тяжестью в мышцах — приятной такой и плотной.

— Ух ты, Макс! — возглас за спиной заставил меня чуть вздрогнуть. Маша стояла в своём любимом коротком халатике, держа полотенце в руках. — Ты в качалку ходишь? Прям видно стало.

— Брусья и турник на школьном стадионе, — пожал я плечами, уловив, как она задержала взгляд на моём торсе.

— Давно бы так… — бросила она и снова скрылась в ванной.

Я остался один, глядя в зеркало. Нет, не показалось. Что-то меняется. Только вот тренировки за несколько дней такого эффекта не дадут. Тут дело в другом. Может, Паук укусил? Не следователь, конечно. А как в том фильме, с современными спецэффектами и супергеройскими фишками. Или Лютый пробивается наружу? Что если тело начинает подстраиваться под моё настоящее «я» — опера из девяностых?

Поживём — увидим. Пока что тренировки уж точно отменять не буду, как штык каждый день. Мало ли. А в голову пришла нелепая мысль: говорят, в современной еде химии хватает, вот и эффект. Или просто наконец-то ем нормально, сплю и не горю на работе, как в прошлой жизни. Или…

Что ж… продолжаем эксперимент под кодовым названием «второй шанс». И главное — не сбавлять темп.

Пришёл на работу раньше обычного. Зарылся в ненавистные бумажки. Надо было разгрести это хламьё до обеда, чтобы потом заняться настоящим делом. Поскорее надо заглянуть в УГРО — узнать, что с Рябининым. Раскололи, не раскололи… Хотя кого я обманываю?

Даже хмыкнул, покачал головой. Никто его не расколет. Не в этих стенах, не этими оперками такие дела делаются — в лощёных рубашках, с айфонами и козлячьими бородками. Эти могут только явку с повинной принять. А допрос — это ремесло. Это надо уметь.

Дверь в кабинет распахнулась, и внутрь влетел начальник кадров.

— Яровой, на планёрку, — бросил он с порога.

— Какую ещё планёрку? — я удивлённо приподнял брови.

— Распоряжение начальника, — ответил тот, не глядя. — Семён Алексеевич велел, теперь ты на командирскую будешь ходить по утрам.

— С чего бы это вдруг? — машинально я почесал затылок. Что-то здесь не так.

Подполковник сощурился, голос стал колким:

— Дерзкий ты стал, Яровой. Не дорос ещё начальству такие вопросы задавать.

Я сгладил тон, чтобы понять, в чем тут соль, нацепил маску Максимки:

— Да нет, я ж просто… Ну, я же обычный инспектор. Не начальник, не зам. Интересно.

— Ты у нас теперь единственный в строю из группы анализа и планирования. Остальные — то на больничном, то в отпусках. А вопросов к вашему подразделению — выше крыши.

Ну-ну… Вопросов много, значит. Начальник штаба, выходит, ответить не может? Или не хочет. Здесь два варианта: либо Морда решил меня публично прищемить, как нерадивого — мол, вот, смотрите, не работает. Или наоборот — подтягивает поближе, чтобы не натворил делов. Чтобы не лез куда не надо, как в истории с Рябининым.

— И кстати, Яровой… — уже от двери обернулся кадровик. — Принеси мне на проверку тетради по служебной и морально-психологической подготовке. Они у тебя вообще есть?

— Конечно, есть… — соврал я на автомате. А сам пытаюсь вспомнить: были ли они вообще? Где валяются?