Проходя мимо крестовины с пиджаком, я увидел, что все пули противника легли в цель.

Ткнул Рябого в бок, чувствительно, тот охнул.

— Это тебе за пиджак с карманами. Испоганил одёжку, гад. Должен будешь.

Вывел пленника из здания. Тот еле ковылял, спотыкался.

— Ну ты даешь! — воскликнул Палыч. — Слышу — загрохотало. Думал — всё, хана молодому.

— Стреляли, — кивнул я.

— Как ты это сделал?

— Повезло, — повел я подбородком.

Не скажу же я ему, что брал Рябинина Лютый, у которого за плечами не одна боевая командировка.

— И получается, вы, в свой выходной, поехали с начальником уголовного розыска задерживать опасного преступника? Будучи инспектором группы анализа и планирования? — произнёс следователь из комитета и приподнял бровь.

Хитрожопый взгляд, доброжелательная интонация, будто интересуется рецептом самогонки. А сам так пристально смотрит, словно ищет, где у меня совесть дрогнет. Глаза, как щупальца, в душу лезут.

Сижу в комнате для разборов при дежурной части. Скамейка приварена, стол тоже — всё в металл вросло, как в камере. На окне решётка. Атмосфера — хоть штамп ставь: не свидетель, а подозреваемый.

А ведь это обычный формальный допрос, следственное действие — отбор показаний. Я — ключевой свидетель по делу.

А дело вышло громкое: покушение на убийство сотрудника полиции при исполнении (Рябой-то чуть Кобру не задушил), покушение на убийство гражданского (в Палыча стрелял), причинение тяжкого вреда здоровья ему же, плюс незаконное хранение оружия и боеприпасов.

Сам Рябой молчит, как рыба. Ни в чём не признаётся. Но нам его признания и не нужны, обвинение держится на показаниях: моих, Кобры и Палыча. Этого достаточно, чтобы упрятать его надолго, только нам нужно не это. Нам нужно подтянуть его к убийству блогера и, в идеале, конечно, к делишкам Валета.

И всё бы ничего, но следак смотрит так, будто это я сейчас под следствием, а не Рябой.

Следак скользкий, как мокрый уж. Евгений Эдуардович Зыкин — лет сорока пяти, аккуратный, выглаженный, с вечной полуулыбкой «я-ж-добрый». Говорит мягко, вежливо, по имени-отчеству, будто тебя в гости приглашал. Вот-вот подмигнёт, мол, ну ты ж сам всё понимаешь. Он не кричал, не угрожал. Он просто обволакивал, как тёплая лужа киселя, и в какой-то момент ты сам ему начинал верить. Дела против ментов ему отписывали. В отделе его называли Пауком. Потому что улыбался — и тянул за ниточки. А раз-раз — сам не заметишь, как уже лапками дёргаешь.

Но со мной такое не прокатит.

— В свой выходной, да, — кивнул я. — Поехал, так сказать, за компанию. Опыта нюхнуть, оперативной работы. Я ж перевожусь в розыск, спросите у Мордюкова — он в курсе.

— Угу… — протянул следак, глядя поверх очков. — Только вы не орган дознания, не оперативник. Полномочий проводить ОРМ и задержание не имели.

На понт берёт. Кто ты, дядя? Ты за закон или за цирк?

— Как любой сотрудник МВД, я обязан пресекать правонарушения. Это прописано в законодательстве.

— Вы могли просто сообщить в дежурную часть.

— А вы могли просто записать мои показания. Без дурацких вопросов.

Он зыркнул зло, бровь дёрнулась, но тут же улыбнулся — опять этот прищур, будто мы на чаепитии в школьном классе, а не в протокольной комнате.

— Максим Сергеевич, — сказал он, — я просто хочу понять, какие основания и мотивы были у вас вот так… геройствовать.

— За геройство теперь сажают? — усмехнулся я. — Вам Оксана Геннадьевна уже обрисовала ситуацию. Рябинин, сотрудник ЧОП «Легион», был похож по ориентировке на фигуранта, совершившего грабёж. Подозрение было обоснованное. Дальше действовал по обстановке.

Следак ничего не сказал, только кивнул, как будто поставил в голове галочку. А у самого в глазах всё тот же блеск. Будто примеривается, с какого угла удобнее укусить.

Шутку с великами мы с Коброй сразу отмели, когда версию продумали, что говорить на допросах будем. Пересмотрели всё и придумали вариант поубедительнее. Я даже озадачил криминалиста Корюшкина — на скорую руку состряпать субъективный портрет по одному из старых, нераскрытых грабежей. Фоторобот должен был быть похож на Рябого.

Кобра подключила своего «вечного понятого» — так у нас называли проверенных людей, которые могли «вспомнить» нужное в нужный момент и подписать. Добровольные помощники, работали не за идею, а за пузырь и хрустящую купюру. Маргиналы, в основном, но надёжные в этих делах. Псевдосвидетель дал показания задним числом: мол, рыло видел, описать могу. По его словам портрет и составили. Мухлёж? Да. Но во благо.

— Мне нечего добавить, Евгений Эдуардович, — сказал я и потянулся за авторучкой. — Давайте распишусь. У меня справки горят, по административке аналитика не подбита, работы — конь не валялся.