Ещё и две теперь тетради. Раньше была одна, тоненькая, с отписками. А теперь и морально-психологическую завели. Не отдел, а бухгалтерия какая-то. Бумажек — гора, а реальной работы — с гулькин нос.

Кадровик ушёл, а я повозился в ящике, нащупал ежедневник — толстенькая книжечка в тиснёной обложке, доставшаяся мне от предшественника. По неписаному закону на планёрку с пустыми руками ходить не положено — надо с книжицей, чтобы записывать «ценные указания» и «умные мысли» начальства.

Открыл ежедневник. Внутри — сплошные рисунки. Тут собачка с грустными глазами, там кошечка, на соседней странице — какие-то цветочки, орнамент. Максимка, парень ты был, видно, творческий… Должность непыльная тебе досталась, можно сидеть, бумажки перекладывать, в потолок смотреть, а мне вот не по нраву такое.

Взял авторучку, сунул между листов ежедневника и направился в кабинет Мордюкова. По утрам это помещение превращалось в небольшой зал для совещаний. Руководители подразделений уже расселись по стульям, выставленным вдоль стен: СО, ОД, ППС, ГАИ, Штаб, ОК, участковые, и прочие труженики невидимого фронта. Морда, видно, любил массовку.

Так было и в моё время. Только раньше собирались пару раз в неделю, расширенным составом, по делу. А сейчас — утром и вечером, как на работу и с работы. Работать некогда, только и успевай бегать по планёркам. Любой уважающий себя начальник теперь устраивал совещания при каждом чихе. Чтобы в главке про него говорили: «Семен Алексеевич контролирует, задачи ставит, на месте не сидит, всё держит в кулаке!» Молодец, мол.

Только хоть засовещайся тут, а толку? Преступления сами себя не раскроют, дела в суд сами не пойдут, а жулики без должной работы с ними ни в чём не сознаются. И вот на фоне этой декоративной суеты все продолжали имитировать бурную деятельность, стараясь выглядеть деловито. Хотя внутри у каждого уже кипело от таких дураковок.

Планёрка началась по стандарту — с зачитывания суточной сводки. Сонный дежурный, отмотавший ночь, бубнил в пол, перебирая листок с происшествиями: бытовуха, угоны, драки, мелкие кражи. Остальные слушали вполуха, кто в телефоне копался, кто авторучку теребил. А я — наоборот. Слушал внимательно.

Мне всё было интересно. И про сломанную дверь в кинотеатре, и про хулиганов у общежития техникума, и уж тем более — про дела посерьёзнее. Хороший опер всегда держит руку на пульсе, впитывает всё, даже, казалось бы, лишнее. Никогда не знаешь, какая мелочь всплывёт потом в большом деле. И потом, мне ещё нужно прислушаться к этому новому времени, не потерять его пульс. Этого тебе никто в заключении не напишет, ни один осведомитель не донесёт…

Не успел дежурный дочитать до конца, как в дверь резко и громко постучали.

— Разрешите?! — в кабинет буквально вкатился новый дежурный, сменивший ночного. Лицо мокрое от пота, рубашка прилипла, дыхание сбилось.

— Белкин? — оторвался от смартфона Мордюков, нахмурился. — Ты чего, не видишь? Планёрка идёт.

— Товарищ полковник… — дежурный вытер лоб тыльной стороной ладони. — У нас ЧП.

В комнате повисло напряжение. Все взгляды — на Мордюкова. Тот положил телефон на стол, откинулся на спинку кресла.

— Что случилось? — голос уже был не такой раздражённый, с тревогой. Понял, что дело пахнет керосином.

— В изоляторе нашем… — выдохнул Белкин. — Труп…

— Труп?! Этого нам ещё не хватало! — рявкнул Мордюков и с такой силой хлопнул по столу кулаком, что подпрыгнула и откатилась авторучка. — Кто?!

— Арестованный Рябинин, — ответил Белкин, вытянувшись в струнку. — Черепно-мозговая травма, кажись.

— Ну что ты сопли жуешь? Говори! Как, когда?

— Ну-у… Со слов дежурного по ИВС Чистякова — поскользнулся и ударился головой о… о парашу… извиняюсь. Ну, об железо. Не знаю, как правильно называется… Она же в пол вмонтирована, не стульчак.

— Несчастный случай? — Мордюков вскинул брови. — Так и говори! А то труп, труп!

— Не могу знать, товарищ полковник. Чистяков сообщил только это, я сразу к вам.

— Все свободны! — рявкнул начальник и, поднимаясь, бросил своим замам: — Александр Сергеевич, Валерий Петрович — со мной! Посмотрим, что там за цирк.

Замы задвигались, собирая бумаги и блокноты. Остальные тоже потянулись к двери, облегчённо переглядываясь. Планёрка закончилась быстро и неожиданно, а мёртвый арестант в ИВС — не их головная боль.

Я встал со своего места, неторопливо вышел следом. Коридор-перешеек вёл к изолятору. Я быстро догнал Мордюкова, шагавшего в окружении замов.

— Семён Алексеевич! — окликнул я. — Разрешите с вами?

— Яровой? — Мордюков обернулся, недовольно скривился. — Что ты там забыл?

— Я его задерживал. Хочу посмотреть. Не верю, что он просто так умер. Слишком уж вовремя.

Он остановился на секунду, прищурился. На короткое время мы остались одни.

— Яровой, не до тебя сейчас. Иди занимайся своими бумажками…