В самом сердце этого квартала, неподалеку от кафедрального собора и буквально в двух шагах от площади св. Франциска, есть крохотная, на пару домов, улочка. Улочка эта называется устрашающе – Калье де ла Муэрта, Улица Смерти. Причина названия – мрачное украшение на одном из домов. Под узким балконом второго этажа, над входной дверью этого дома закреплена небольшая керамическая плитка, на которой изображен человеческий череп и написано «Сусанна». А чуть ниже таблички, справа от двери, расположена мемориальная доска с надписью следующего содержания:

«Здесь, над дверью дома на Улице Смерти, была помещена голова Сусанны, по прозвищу «Прекрасная Дама», виновной в мучительной смерти своего горячо любимого отца Диего».

И сам дом называется «Дом Красавицы» или «Дом Прекрасной Дамы» – «Casa Hermosa Hembra».

Вот этот жуткий череп, желтый, беззубый череп по имени Сусанна – Прекрасная Дама?! Полно, это же насмешка над прогуливающимися по улице прохожими! Юмор испанский – он ведь довольно черный. К Улице Смерти нужно идти, например, по улице «Голова короля Педро».

Или все-таки это не шутка?

Оказывается, в течение почти четырехсот лет над дверью «Дома Прекрасной Дамы» располагался даже не керамический, а самый настоящий череп. Такова была последняя воля хозяйки дома, Сусанны де Шошан: по смерти укрепить над входной дверью ее собственный череп, как говорилось в завещании, «в назидание распутным девицам и в память об ужасном грехе, ею совершенном». Улица в те времена называлась совсем не страшно: Калье де Атод. А вот после появления черепа ее переименовали в Улицу Смерти.

Диего де Шошан, крещеный еврей и отец Сусанны де Шошан по прозвищу Прекрасная Дама (или просто Красавица), был одним из богатейших жителей Севильи. Его состояние оценивалось в 10 миллионов золотых мараведи (примерно 80 миллионов долларов в современных ценах). Должность он занимал тоже весьма высокую – был королевским сборщиком налогов то ли в Севилье, то ли во всей Андалусии. Его богатство и положение обеспечили ему немало врагов; ахиллесовой же пятой могущественного сановника было еврейское происхождение. В это время испанская инквизиция, возглавляемая Торквемадой, как раз активизировала преследование евреев, принявших христианство. В Испании их называли презрительной кличкой «марраны». Диего де Шошан организовал антиинквизиционный заговор, в котором участвовали самые богатые и влиятельные марраны. Заговор был раскрыт вследствие оплошности дочери главного заговорщика: она случайно проговорилась о планах отца своему жениху-испанцу.

Вообще, история Сусанны де Шошан и ее отца заслуживает отдельного рассказа, куда более подробного [29] . Здесь же я хочу лишь указать на раннее появление рассматриваемой пары: еврей-ростовщик (дон Диего ссужал деньгами многих), его красавица-дочь, жених-христианин, раскрывший еврейский заговор против церкви…

Готовая матрица для шекспировских и последующих образов, не так ли?

Ранее я так уверенно писал об отсутствии связи Шейлока с реальным Родриго Лопесом, что читатель, очевидно, уже предвкушает: сейчас я объявлю Диего де Шошана и его красавицу-дочь Шошанну прототипами шекспировского ростовщика и его дочери. Соблазнительно, конечно. Но никаких подтверждений этой гипотезы у меня нет. Как нет подтверждений еще одной, не менее соблазнительной версии относительно связи образа Шейлока с фигурой весьма колоритной – основателем еврейской общины Амстердама рабби Шмуэлем Палаччи – раввином, финансистом (читай, банкиром, то есть, ростовщиком), пиратом, шпионом и дипломатом. Рабби Шмуэль Палаччи, к тому же, посещал английскую столицу и однажды даже был узнан там испанским послом. Посол потребовал немедленного ареста еврея-дипломата (Палаччи в тот момент был посланником голландского принца Морица Орлеанского) за пиратство, но английские власти отнеслись к раввину с корсарским патентом в кармане снисходительно. А пока англичане и испанцы препирались по его поводу, дон Шмуэль Палаччи разъезжал в карете по английской столице, вызывая жгучее любопытство зевак. Правда, этот его визит в Англию случился через несколько лет после постановки «Венецианского купца», но известно, что ранее он тоже бывал в этих краях – хотя и без громких скандалов.

Очень экзотичные гипотезы. Мне они нравятся. И я очень надеюсь, что рано или поздно найду доказательство справедливости хотя бы одной из них. Но пока что вынужден признать: я не знаю, кто из реально живших на нашей планете людей стал прототипом Шейлока. Более того: я не знаю, был ли у этого персонажа прототип. Не исключено, что Шейлок целиком является плодом воображения Шекспира.

О, конечно, мне известно, что комедии Шекспира предшествовала итальянская новелла некоего Джованни Флорентийца (Джованни Фиорентино) из сборника «Пекороне» [30] ! Это ведь давно уже стало общим местом статей о «Венецианском купце». Но точно так же общим местом является информация о том, что произведение Фиорентино, написанное в 1378 году, а изданное в 1558-м, было переведено на английский язык через много лет после появления комедии Шекспира – в XVIII веке.

Чтобы выйти из этого противоречия, некоторые историки высказывают предположение, что, мол, оригинала Шекспир, скорее всего, не читал, но с сюжетом новеллы английский драматург мог ознакомиться в пересказе. Нормальное предположение, а что? Кто-то кому-то что-то рассказал. Другое предположение, более правдоподобное: Шекспир познакомился с этим сюжетом из другого источника.

Источников было несколько. Обратимся к такому достаточно авторитетному изданию, как Еврейская Энциклопедия Брокгауза – Эфрона, выходившая с 1908 по 1913 год. А там на эту тему сказано следующее:

«Фабула, легшая в основу творения Шекспира, весьма древнего происхождения. У многих восточных (арабов, персов и др.), а также европейских народов существует во всевозможных вариантах легенда о том, как заимодавец требует себе в залог от должника часть тела... Во всех этих сказаниях вероисповедание или национальность кредитора вовсе не подчеркиваются. В старинном варианте этой легенды, помещенном в переложенном на стихи французским трубадуром Herbers романе “Долопатос” – и кредитор, и должник принадлежат к рыцарскому сословию. В сохраненных в сборнике “Gesta Romanorum” трех различных вариантах кредитором является уже не рыцарь, а купец, но одной веры с должником. Впервые в роли жестокого кредитора выведен еврей итальянским новеллистом Джиованни Фиорентино в сборнике “Ресоrоnе” (1378)».