Шрифт:
– Температура, как на чайнике!
<…>
В комнате становилось всё темнее, вещи теряли очертания. Куклы смотрели на Тату. Она металась по кровати и не могла найти себе места, потом сказала, будто в полусне:
– Лекарства! Помогите мне…
И тут куклы увидели такое, что было удивительно даже для них: всё перед глазами поплыло и закачалось, самый толстый, самый большой и самый коричневый пузырёк, на котором было написано «Ипеккакуана», важно повернулся, и сигнатурка поднялась над его головой.
Куклы испуганно нырнули за подушку.
<…>
– Коллеги! – сказал пузырёк стеклянным голосом. – Консилиум начинается!
И остальные пузырьки и баночки сдвинулись с места, откашлялись звенящими голосами и расположились, образовав круг и покачивая сигнатурками. Выглядывая из-за подушки, куклы смотрели во все глаза.
– Положение угрожающее, коллеги, – сказал профессор Ипеккакуана. – Ваше мнение, доктор Марганцовокислый Калий?
Марганцовокислый Калий взволнованно поплескался в стакане и сказал:
– Вчера ещё я мог бы ей помочь, но сейчас я… бессилен.
<…>
– …Если бы она ещё утром принимала меня, – я сделала бы её здоровой!
<…>
– А что скажете вы, коллеги Пенициллин и Новокаин?
– Если бы нас смешали ещё час назад и ввели больной, мы бы её безусловно вылечили, но теперь – увы! – поздно.
– Поздно… Увы… – зашелестели сигнатурками лекарства.
<…>
– Консилиум окончен! – И опустил свою сигнатурку; сложенную гармошкой. Всё закачалось, поплыло, и лекарства оказались на своих местах, как будто ничего и не было…» [47]
А ничего и не было. Ведь в реальной жизни не бывает ни волшебников, ни чудесного лекарства кукарекуина, для приготовления которого «собирают на заре крики петухов и потом полощут этим горло…[48]»
Вот и получилось, что прочел я очень печальную сказку. Да и не сказку вовсе – это оказался, увы, предсмертный горячечный бред несчастной девочки, погубленной самоуверенным шарлатаном – профессором элоквенции доктором Краксом. И в самом конце, в последнюю минуту видит она свое спасение:
«В это мгновение солнце прорвалось сквозь тучи и засверкало среди нитей серпантина.
Тата открыла глаза и увидала, или ей показалось, что перед нею, словно в блестящем тумане, закачались, поплыли и ожили на столике лекарства. Они высоко подняли сигнатурки и прозвенели стеклянными голосами:
– Да здравствует волшебное лекарство!
Профессор Ипеккакуана сказал дрогнувшим голосом:
– Коллеги! Мы больше не нужны! Тата здорова!
И все лекарства выстроились по ранжиру и сделали по столику прощальный круг. Профессор Ипеккакуана шествовал впереди. Он подошёл к краю столика, мгновенье помедлил и бросился вниз головой, то есть вниз пробкой, в таз с водой, стоявший на полу. Раздалось мелодичное «блям!». И все лекарства – одно за другим – последовали за профессором. Раздалось тринадцать «блям», и всё стихло. Столик возле кровати был пуст, как у здоровой девочки»[49].
Ах, если бы так…
Шел по городу Мастер
Тогда, в детстве, я поверил в избавление, в чудесное исцеление бедной девочки. Это сейчас сердце мое, при прочтении детской сказки, сжимается от глухой тоски. Это сейчас я понимаю, что финал сказки – трагедия, обыденная и жесткая, что лишь яркие вспышки умирающего сознания создали иллюзию счастливого финала. Которого на самом деле не было и быть не могло.
Но почему же я верю в то, что произошло в другой книге?..
«…А вы мне лучше скажите, – задушевно попросил Иван, – а что рядом, в сто восемнадцатой комнате сейчас случилось?
<…>
– Скончался сосед ваш сейчас, – прошептала Прасковья Федоровна»[50].
Скончался Мастер.
Умер в психиатрической больнице.
И перед тем, в лихорадочных, предсмертных видениях пережил он всё то, что и стало содержанием романа Булгакова. Это в них, в предсмертных видениях, примчался в Москву дьявол со свитой помощников, чтобы спасти несчастного больного. Больше ни на кого не мог рассчитывать отчаявшийся, умирающий на больничной койке безымянный писатель. Вспомним: ведь по роману буквально рассыпаны эпизоды, точь-в-точь напоминающие сцены из кошмарного сна. И, в общем-то, так и написанные. Вот пример подобной сцены: