Шрифт:
Как же удержаться от соблазна и не пересчитать эти раны?! Я знаю из романа, читанного-перечитанного, что их должно быть двенадцать:
«…Сколько ран, вы насчитали?
– Двенадцать…» [61]
Я тоже насчитал двенадцать. На меня поглядывали с недоумением остальные экскурсанты. А я считал. Меня осторожно похлопывали по плечу, просили «чуть-чуть подвинуться». А я считал. Раз, два, три… Двенадцать, да.
Ровно двенадцать.
Двенадцать…
И вот тут я, как сейчас говорят, «завис». Меня словно окутала прозрачная вязкая пелена, поглощающая звуки. Я не слышал ни гида, ни вопросов многочисленных туристов, сновавших туда-сюда. Не ощущал тонкие пряные ароматы французской кухни, струившиеся из вагона-ресторана. Я был один, один в этом легендарном вагоне, над мертвым телом, пронзенном смертоносным кинжалом двенадцать раз.
Поезд стоял в заснеженном поле, позади Стамбул, впереди Кале…
И не поезд вовсе. Вся роскошь, все эти узкие помещения, сверкающие никелем ручки-краны-винтики, обтянутые натуральной (!) кожей диваны и диванчики, облицованные красным деревом стены и двери, – все это была обстановка последнего пристанища, немедленно вызвавшая в памяти тесную роскошь гробницы Тутанхамона. И мумия… тело на полке… погребальное покрывало… красные пятна, словно красная охра…
Поезд, идущий с Востока к Владыке Запада, как сказано в египетской Книге Мертвых. Погребальная ладья.
«Я не убивал…
Я не притеснял…
Я не вредил…»
…Нет, снега не было, не было зимней ночи, хотя окно закрывали жалюзи, полумрак купе можно было принять и за ночной зимний…
Все вернулось. Экспозиция, экспонаты. Муляж, изображавший убитого персонажа романа. И старательно нанесенные музейным скульптором двенадцать ударов. И красная краска, которой тот же скульптор обвел каждый порез.
Именно там, в купе № 2, во время экскурсии по Восточному экспрессу, впервые показалось мне, что концовка романа, объяснение, которое дает сыщик и которое молчаливо принимается всеми участниками, как-то… Как-то разочаровывает, не так ли?
При всей любви к «королеве детектива», должен признаться: я НЕ люблю финалы ее романов. Причем именно лучших романов, в худших эта особенность не так бросается в глаза. Я был разочарован концовкой «Десяти негритят»: как же так! Такая потрясающая, глубокая, пугающая притча о неотвратимости возмездия, о том страшном, что нас всех ждет за последним порогом, и вдруг – посмертное письмо убийцы с откровенно театральными, бутафорскими разъяснениями. Перечитывая «Десять негритят», я никогда больше не дочитывал роман до конца. Я останавливался на последней фразе первого эпилога, когда полицейские разводят руками и признаются, что ничем не могут объяснить случившееся. А второй эпилог, с объяснительным рапортом убийцы, не читал, не мог, он снижал притчу до уровня неправдоподобной, примитивной (да-да!) поделки. То же и с «Загадкой Эндхауза». Ведь дом, Эндхауз, фанатичной жрицей которого была преступница Магдала Бакли по прозвищу Ник, – он ведь, на самом деле, древнее, языческое божество! Он требует жертв, чтобы жить, он убивает, защищаясь от меркантильности человеческой – руками последней, преданнейшей своей жрицы!
А «Убийства в алфавитном порядке»? Непознаваемая, пограничная природа алфавита, на которой построена вся возвышенная мистика Каббалы, алфавит, который, по мнению знаменитого каббалиста Авраама Абулафии, единственный из всех творений человеческих одновременно относится к миру материальному и миру идеальному, и потому только буквы могут помочь успешной медитации, прозрению души! И вот, в конце романа вся эта невероятная, неземная мрачно-возвышенная история превращается, опять-таки, в совершенно никчемную историю убийства ради наследства. Тьфу ты, пропасть…
К сожалению, потрясающе воссозданная атмосфера таинственного, мистического, инфернального, атмосфера, которую Агата Кристи создавала виртуозно, тут у нее мало соперников – в том числе и за пределами «жанровой» литературы, – вся эта атмосфера самой же писательницей немедленно и разрушалась, едва ее герои, Эркюль Пуаро или мисс Марпл, принимались объяснять, что было «на самом деле». Ну, вот ей же богу! «Quelle deception![62]» – как сказал бы на моем месте Пуаро, сокрушенно качая яйцевидной головой. Может быть, поэтому ни одна книга Агаты Кристи (за исключением разве что трагического «Занавеса», написанного еще в 1971 году, но изданного после смерти автора) не достигла уровня великой «Собаки Баскервилей», в которой до конца сохраняется восхитительная двусмысленность текста – при кажущейся завершенности дела. Загадка решена, но тайна, мрачная, непознаваемая тайна продолжает окутывать старые стены Баскервиль-холла.
«Убийство в Восточном экспрессе» относится к лучшим детективам Агаты Кристи. Или, во всяком случае, к самым известным. Не в последнюю очередь из-за многочисленных экранизаций. Действительно, далеко не все романы королевы детектива киногеничны, но с «Экспрессом» в этом смысле все в порядке. На родине «королевы детектива» роман включен в список «Девять величайших романов Агаты Кристи».
Правда, не все поклонники и представители жанра разделяют восхищение этой книгой. Рэймонд Чандлер, классик американского детектива, иронизировал по поводу сюжета:
«У Агаты Кристи есть роман с участием г-на Эркюля Пуаро, хитроумного бельгийца, изъясняющегося на французском языке из школьного учебника. Изрядно помучив свои “маленькие серые клеточки”, то бишь пошевелив мозгами, он приходит к гениальному выводу, что коль скоро никто из пассажиров некоего экспресса не мог совершить убийство в одиночку, то, стало быть, они сделали это скопом, разбив всю процедуру на последовательность простейших операций – конвейерная сборка машинки для разбивания яиц! Задачка из тех, что ставит в тупик проницательнейшие умы. Зато безмозглый осёл решает ее в два счета»[63].