На лице Чэна явный скепсис.

— Думаете, энергичную, практичную, к тому же влюбленную девицу это как-то остановит?

— Старшие Линху никогда бы не дали согласия на брак с какой-то другой девушкой — слишком много дел и планов наши семьи связывало. Дин это знал и соблюдал свой долг перед семьей, как я сама, и никогда бы…

Взгляд Маркуса становится задумчивым.

— Значит, тот ваш первый… несостоявшийся брак был не по горячей взаимной любви, а договорным между семьями?

И что с того? Многие из нашего круга так себе пару и находят.

— Да-да. Практически, как наш с вами! — соглашаюсь я со сладенькой улыбкой. Чэн опять чешет бровь, но возразить ему нечего. И сдаваться не хочется.

— А можно как-то выяснить, не случалось ли каких-нибудь скандалов, эксцессов и прочих неприятностей, связанных с его бывшими? Вы же тогда были совсем молоденькой, могли многого не знать. Или от вас это тщательно скрывали.

И я начинаю сомневаться: ведь уже имею представление, как оперативно работает наш пиар-отдел и прочие службы, оберегающие благополучие и имидж семьи Мейли. Так что вполне вероятно, что многие сплетни, слухи, скандалы до меня действительно не доходили. Но — убийство? Из ревности? Из серии «так не доставайся же ты никому»? Что за страсти, что за мыльная опера?

Чэн умудренно качает головой.

— Ну не все же такие как вы… — он делает паузу, подбирая слова.

— Холодные, как жаба? — глупо уязвленная, подсказываю я, но собеседник виртуозно выкручивается:

— … рассудительные и выдержанные!

Едва не усмехаюсь: о да, конечно, я именно такая! Расскажите об этом моему психиатру!

— Словом, ваша версия не кажется мне убедительной! — резюмирую я уверенно, хотя никакой уверенности как раз не ощущаю. Зато появляется другое, странное чувство: будто преследовавшее меня столько лет прошлое вдруг приостановилось, неуверенно оглянулось, дрогнуло и начало меняться… А если, и правда, дело вовсе не в неведомо за что и от кого (как бы даже не из прошлой жизни) настигшем меня наказании? Не во мне самой?

— Ну конечно! — язвительно подхватывает Маркус. — Свадебное-то проклятье звучит куда убедительней! Просто всё разом объясняет!

Замалчиваю этот выпад, потому что крыть мне нечем. Но оказывается, Чэн еще не выговорился.

— А главное — и делать ничего не надо! Страдай себе годами, гляди на мир красивыми несчастными глазками, не подпускай к себе других мужчин — а то не дай бог еще что приключится, опять будешь себя виноватить…

Вот его несет! Я снова раздражаюсь:

— Послушайте, господин Чэн…

— Маркус! — свирепо поправляет он, я отмахиваюсь:

— Чэн, Маркус — какая разница! (Еще какая, успевает вставить он) Я не давала вам права как-то оценивать мою жизнь! И вообще пришла сегодня на встречу только чтобы сказать: больше мы встречаться не будем!

Что за тавтология, восклицает внутренний филолог, не могла подобрать подходящий синоним? Я раздраженно и внутренне же отмахиваюсь; не до красивостей!

Некоторое время мы молча буравим друг друга злыми взглядами. Наконец я соображаю, что не поставила в своем заявлении эффектную точку — то есть не вышла сразу из машины. Нажимаю кнопку двери, но Чэн неожиданно перехватывает мою руку.

— Стоп-стоп-стоп!

Вырываюсь с возмущенным:

— Это еще что такое?!

Он тут же отпускает меня, отодвигается, примирительно вскинув ладони.

— Извините, Эбигейл! И что хватаю и за то, что наговорил. Я просто очень хочу вам помочь, но пока не соображу — как, и от этого психую!

— Конечно-конечно, — поддакиваю ехидно. — Помочь исключительно мне, а не вашим брачным планам?

Маркус знакомо чешет мизинцем бровь и отвечает честно:

— Ну да, и им тоже… Но это, в общем-то, взаимосвязано, не находите?

— Не нахожу! — отрезаю я. И почему-то остаюсь в машине, хотя вряд ли Чэн снова начал бы меня хватать-задерживать. Он заметно старается держать физическую дистанцию. Не всегда получается. Не то что Захария — в секретаре это умение, похоже, просто с пеленок заложено.

— Вы имеете полное право злиться, — примирительно продолжает Маркус. — Я со своей помощью как слон в посудной лавке, да?

Смотрит на меня исподлобья. На самом деле виноватым Чэн себя вовсе не чувствует, но попытка хорошая! Выглядит он сейчас трогательно неловким и пристыженным… не слоном, нет…

— Скорее уж медведь, — ворчу я.

— Ну тоже не сильно изящная зверюга! — обрадованно соглашается слономедведь. — Но вы можете хотя бы подумать над моей версией?

— О смертельно обиженной девице? Ну-у… Допустим, в случае с Дином вы можете — говорю сейчас чисто гипотетически! — быть правы. А что насчет Алекса? Предполагаете, что у него было по паре жен в каждом порту и дюжина тайных незаконных детишек? И брошенные они объединились мстить?

Насмешливо смотрю на задумавшегося Маркуса. У Алекса Брауна очень простая и чистая биография. И состоит она всего из одной фразы: «Работал!». Алекс из старинной, хорошо известной, но, увы, обедневшей семьи, поэтому учился кровь из носу, трудился, выплачивая студенческий займ, ставя на ноги младших брата и сестру, поддерживая больных родителей. И работая на моего отца добрых двадцать лет. Последнее немногим дано, да и его увольняли с регулярностью пару раз в год, так же регулярно затем возвращая. Наверное, из-за всего этого Алекс и на семью-то решился поздно. Хотя когда я спросила, почему он до сих пор не женился, ответил: «Ждал, когда ты вырастешь». Но об этом я никогда не расскажу Чэну: не желаю видеть скептичное выражение, всегда появляющееся на его лице, когда мы говорим о моих бывших женихах.