Старая кукла уже не кажется ностальгически милой. Секретарь говорит извиняюще:

— Няня Ван, по рассказам, приехала в Сейко на заработки совсем юной и совершенно неграмотной. Понятно, что такие выходцы из глухих деревень очень недоверчивы, суеверны (Я невольно вспоминаю некоего выходца из Хванджи, утверждающего обратное), и пытаются внести свои обычаи и в городскую жизнь. Так им спокойнее, понимаете?

Рассматривая, кручу куклу: всегда считала ее богато вышитое платье очень красивым, но никогда не подозревала, что эти узоры могут что-то значить…

— Захария, ты что, думаешь?.. — Я даже протягиваю ему игрушку. Секретарь всматривается, заметно избегая касаться куклы, даже руки складывает за спиной. Резюмирует честно:

— Я не уверен. Не настолько тщательно изучал традиции и духовные практики южных регионов, так, лишь по самым верхам прошелся. Поэтому не уверен, что такие символы и в таком сочетании означают. Но вот этот, — он указывает пальцем, — явно знак черной судьбы.

Растерянно гляжу на черные нити с множеством выступающих над тканью узелков: напоминают какой-то недописанный иероглиф… или стилизованных пауков. Захария продолжает:

— Няня Ван не была шаманкой, вот это могу утверждать совершенно точно, хотя застал ее уже в глубокой старости. Когда невежественный человек берется за то, смысла чего не понимает… — Секретарь пожимает плечами. — Скорее всего, она желала вам только добра. Искренне пыталась защитить так, как она думала, это делают на ее родине.

Я очень аккуратно кладу игрушку на кровать — подальше от себя. Говорю с нервным смешком:

— Захария, ты же сам сказал, проклятий не существует!

— Простите, госпожа Эбигейл, но я говорил не так! — живо возражает секретарь. — Я говорил лишь, что не вижу на вас «свадебного» проклятья. А в проклятья я как раз верю…

— Тогда ЧТО это? — Я киваю на нянин подарок. — Как оно действует на меня или окружающих?

— Кто знает? — задумчиво произносит Захария. — Но на вашем месте я оставил бы эту вещь здесь или вообще выкинул… О, извините за непрошенный совет, миз Мейли, вы же только что запретили вмешиваться в вашу жизнь!

Метнув на прощание в меня эту ядовитую реплику, секретарь мамы кланяется и уходит.

Некоторое время мы с куклой смотрим друг на друга, я задумчиво, она — щурясь в своей вечной широкой улыбке. Что за вред ты несешь, моя маленькая и верная, как я считала, подружка? Неуловимый, невидимый, до поры до времени неощутимый — как жесткое рентгеновское излучение? Или Захария с его шаманским наследием слишком уж зациклен на поисках тайных знаков и смыслов, неведомых обычным людям связей и влиянияй? Няня Ван, понимала ли ты, что делала, мастеря игрушку для одной капризной «светленькой» девочки?

— Милая?

Я вздрагиваю, прерывая грозящие затянуться «гляделки» со старой куклой. В комнату входит мама.

— Что сидишь здесь одна-одинешенька? — Родительница улыбается так, что становится понятно — чем-то смущена, но одновременно и настроена решительно. Садится, небрежно откидывая в сторону куклу (я даже слегка вздрагиваю). — Когда Захария вчера сказал, что приключилось с твоим… нет-нет, просто с господином Чэном, я решила кое с кем посоветоваться и…

— И? — подбадриваю я. С кем, интересно? С каким-нибудь дорогим заграничным пластическим хирургом? Не хочется иметь уродливого зятя?

— Вот. — Родительница выкладывает длинный конверт на покрывало между нами.

— Что это? Деньги? Мама, я же сказала, с Чэном все в порядке!

— Это амулет.

— Амулет?

— Да. — Мама оглядывается, как бы удостовериться, что нас никто не подслушивает. Некому: в спальне только мы.

И кукла.

Но родительница все равно придвигается поближе и шепчет заговорщицки:

— Самая лучшая, самая сильная, самая опытная в городе гадалка…

— О боже! — стонаю я. — Мама, не-ет…

— Что «нет»? Просто сунешь господину Чэну в карман, а еще лучше куда-нибудь в портмоне или в чехол телефона запихни, чтобы талисман всегда был при нем. Шаманка уверяет, гарантированно защитит от всех негативных духовных воздействий!

Закатываю глаза: да вы с Захарией сговорились сегодня, что ли?!

И тут до меня доходит. Смотрю на матушку пристально: не от злых людей, болезней, разорения или просто неудач — «духовных воздействий»? То есть… от проклятий?

Спрашиваю с расстановкой:

— Мама? Ты хочешь защитить Чэна — от меня?

Родительница бегает глазами. Бормочет:

— Милая, ну что ты такое говоришь?! Как ты вообще можешь ему навредить? Ты на это просто неспособна, ты же моя доченька, я ведь знаю тебя лучше всех!

Очень в последнем утверждении сомневаюсь. Спрашиваю напрямик:

— Мам, ты веришь в мое свадебное проклятье?

— Ну что ты! — чересчур поспешно отрицает матушка. — Конечно, нет! Нет на тебе никакого проклятья! Всё это злые сплетни завистников!