— Якши, такси едет к нам. Хорошо, если ничего не случилось.

Такси подъехало и остановилось. Из него вышел человек в серой кепке и кожаной куртке. Постояв у открытой дверцы машины, он направился к нам. Его лицо показалось мне знакомым, но где я его видел. Стоявшая рядом Гульшен ойкнула, и я сразу вспомнил этого человека. Это был ее муж. Сердце у меня в груди стучало так, что кроме него я ничего не слышал.

Подойдя ближе, он остановился напротив нас. На его лице было жалкое подобие улыбки:

— Гульшен!

Закрыв руками рот, Гульшен стояла, словно каменная, и молчала.

— Гульшен!.. Гульшен-джан, я вернулся.

— Вижу, — тихо сказала она.

— Тогда почему ты так стоишь? Подойди же, поздороваемся.

Он расставил руки и хотел обнять Гульшен. Но она быстро отстранилась и словно ужаленная крикнула во весь голос:

— Отойди!

От ее крика я пришел в себя и, став рядом с Гульшен, взял ее за руку.

— Почему мне надо отойти, Гульшен-джан?! Я только и думал о тебе, все время мечтал о том, как приеду и увижу тебя, а ты даже поздороваться не хочешь. — Он опустил голову и смотрел под ноги. — Правда, я очень виноват перед тобой, но ты меня не осуждай, Гульшен. Больше чем я сам себя наказал, меня никто не накажет. Утром я был у твоих родителей. Они простили меня, без их прощения я не посмел бы приехать к тебе.

— И теперь ты не смеешь.

— Почему, Гульшен?!. Почему? — Голос его дрожал. — Я… я ведь честно работал, поэтому меня и освободили досрочно. Я всю жизнь буду стараться смыть это пятно честным трудом, тебе не придется стыдиться меня перед людьми. — Он вдруг опустился на колени. — Гульшен-джан, поедем домой.

Гульшен плакала:

— Не могу я вернуться в твой дом…

— Не говори так, Гульшен-джан, без тебя мне в этом доме не жить. Без тебя я пропаду совсем.

Меня пробирала дрожь, но дрожал я не от страха, а от того, что понимал: Гульшен отбирают у меня. Чтобы унять дрожь, я крепко сжал зубы и, глядя на него, сказал:

— А Гульшен тебя не любит.

— Что?

Он с такой злостью посмотрел на меня, что глаза его налились кровью. Я поежился.

— Повтори, что ты сказал! — с угрозой в голосе проговорил он, поднимаясь с колен.

Я почувствовал, что он сейчас ударит меня, но страха не было. Неужели это любовь дает мне такую смелость и силу? Мой голос прозвучал еще тверже:

— Гульшен не любит тебя!

Я чуть было не сказал: "Она меня любит". Злые огоньки в его глазах потухли. Он хотел еще что-то сказать, но передумал, и опустив голову, повернул назад. Медленно подошел к машине и сел, не взглянув ни на меня, ни на Гульшен. Как только машина тронулась, Гуль упала на землю и заплакала навзрыд. Я схватил ее за плечи, попытался поднять с земли. Горячее дыхание Гульшен ударило мне в лицо, ладонью я вытер слезы. Все самое нежное, ласковое, что хранилось в моей душе, проснулось с новой силой. Я дотронулся губами до ее мокрых щек, стал целовать покрасневшие глаза. Пьянящая сила этих поцелуев околдовала меня. Гульшен прижалась ко мне, а губы наши сами нашли друг друга. С чем сравнить вкус этого поцелуя? С медом? Нет, этот вкус нельзя сравнить ни с чем. Перед моими глазами поплыло видение: Гульшен, стоящая на берегу у брода. Я целую ее и бормочу:

— Гульшен, ты ведь любишь меня, да, любишь?

А она молчит. И вдруг резко оттолкнув мои руки, поднялась с земли и быстро пошла по дороге к дому. Ничего не понимая, я побежал вслед за ней.

— Гуль, подожди! Ты куда? Что случилось?

Гульшен остановилась, посмотрела в мою сторону и сказала:

— Бесстыжий!

Повернулась и еще быстрей пошла по дороге. Я не стал удерживать ее, да и не смог бы этого сделать, даже если бы и захотел.

Отсюда до нашего поселка было довольно далеко. Дома еле виднелись. Я смотрел вслед Гульшен до тех пор, пока не увидел, что ее маленькая фигурка скрылась за первыми строениями.

А я остался один на дороге. Голова шла кругом. Закрыв глаза, я снова переживал минуты, когда мои губы касались Гульшен. Очнувшись я понял, что прошло много времени, а работа моя стоит. Сейчас я чувствовал в себе столько сил и энергии, что мог гору свернуть, попадись она мне на дороге. Быстро нагрузил тележку хворостом, завел трактор и поехал к бригаде. Народ уже собрался у шалаша, чтоб пообедать. Увидев, что я приехал один, без Гульшен, со всех сторон посыпались вопросы:

— А где Гульшен?

— Может, ее в такси увезли?

— У нее болит голова. Домой уехала, — ответил я.

— Ах ты, жалость какая.

— Заболела бедняжка.

— Простыла, наверное, по утрам уже прохладно становится. Гульшен одета легко.

Надеясь, что Гульшен вот-вот приедет, я высматривал ее на дороге до самого вечера. Но ее не было.

Уже к вечеру, после работы, я сел на Йылдырыма и примчался домой. Я спешил и поэтому гнал коня галопом до самого дома.

На дверях висел замок, а рядом с ним белела какая-то бумажка. Это была записка Гульшен: "Я встретила машину, которая довезет меня до села. Захотелось увидеть родителей. Дня через два вернусь".

Вот и два дня прошло. Гульшен не приехала. Пять, шесть дней… целая неделя прошла. То, что Гульшен не возвращается, тревожило не только меня. Алтыхан-ага тоже волновался: тяжело вздыхал, но у меня ничего не спрашивал.

Мне приходили в голову разные мысли: не заболела ли? Или что-то случилось со стариками?

Вечером я вернулся домой, поел и, чтобы не было скучно, включил "Спидолу". Передавали эстрадный концерт, но музыку слушать не хотелось. Все мои мысли были о Гульшен…

На улице послышались чьи-то шаги. Сердце мое застучало, я резко поднялся. Улыбаясь, в дверь просунул голову наш почтальон Акмамед-ага.